Тропой смелых

2. На старом шихане
Четыре маленькие фигурки среди великанов-деревьев казались игрушечными. Под раскидистыми густыми ветвями было сумрачно и сыро. Вдруг яркий отблеск солнца сверкнул впереди, и вскоре тропинка уперлась в широкую серую гладь, на которой искрились и переливались слепящие глаза полосы — будто кто-то выплеснул на озеро громадную чашу ртути. Было тихо. Вода колыхалась спокойно и мерно, вспучиваясь длинными пологими буграми. Кучка молодых берез, столпившись на берегу, мягко шелестела нежной листвой.
Слева, приткнувшись к краю озера и сливаясь свежей зеленью крыш с деревьями, стояло несколько больших домов. За ними виднелись белые срубы. Лёня озадаченно взглянул влево, развернул карту, опять посмотрел на дома и пробормотал:
— Непонятно. На этом озере никаких домов не должно быть. Неужели… Нет, мы правильно шли.
Разобраться в путанице им помогла какая-то молодая яснолицая женщина, вдруг появившаяся из леса той же тропкой, что пришли они. Поздоровавшись с ней, Лёня спросил:
— Тетя, почему здесь дома?
— А разве нельзя им быть здесь? — улыбнулась женщина.
— Нет, почему нельзя… Только непонятно…
Она перебила его:
— Рыбозавод это. В прошлом году построили.
— Какой рыбозавод? Рыб делает?
— Рыб делаем. — Она опять улыбнулась. — Озеро-то большое, простору в нем много, и рыбы всякой — тьма. Мы икру вылавливаем и по другим озерам, в рыбоколхозы развозим. Там выпускают, а после ловят рыбу. Тут у нас научная станция — изучают, значит, рыбьи повадки, условия и прочее.
— Интересно, — сказал Дима. — Здо́рово, в какую глушь забрались! А мы по карте смотрим…
— Да что в нее смотреть-то! Поди, старая какая-нибудь.
— Зачем старая? — обиделся Лёня. — Самая свежая, последнего выпуска.
— Ну, — женщина пренебрежительно махнула рукой, — это разве новая? У нас в краю что ни год, то новый завод, или поселок, или еще что-нибудь. За пятилеткой нашей ни с какой картой не угонишься… Ну ладно. Некогда мне, ребятки. До свиданья…
— А ведь верно! — сказал Миша, когда женщина ушла. — Ведь пятилетка! Вот мы идем, идем, на карте — пустое место, а приходим — и вдруг там какой-нибудь новый Магнитогорск. Да?
— Не догадались они, которые карты составляли: надо было такими особыми значками нанести план, — сказал Вова. — Вот когда я вырасту, я знаете какие карты буду составлять?
— Знаем, знаем! — Ребята засмеялись.
Перед ними, набирая крутизну сразу от берега, вздымалась высокая гора, увенчанная мощным шиханом — голой, с торчащими остро углами скалой. Вид ее был угрюм и грозен. Как древний окаменевший дракон, припавший грузным телом к земле и вскинувший голову к небу, вздымался шихан.
— Взбираться будем? — задрав голову, спросил Дима.
— Обязательно, — ответил Лёня.
Склон становился все круче. Узорные заросли папоротника были чуть не по плечо Вове.
— Это папоротник-орляк, — сказал Дима. — Его можно есть.
— Что ты выдумываешь! Самый обыкновенный папоротник.
— Я и не говорю, что необыкновенный. Его везде много. А есть все равно можно.
— Расскажи, — попросил Вова.
Ему хотелось передохнуть. Остановились и Миша с Лёней.
Просить Диму второй раз не надо было. Он быстро подкопал и вытянул растение.
— Вот, — потряс он толстым длинным корневищем чернобурого цвета, висевшим на гладком зелено-желтом черешке; оно было ветвистое и чуть мохнатое. — Тут мука́. Высушить корень, истолочь или размолоть можно — и пеки хлеб. Что, не верите? Вот я, не помню только где, читал: на Канарских островах выпекают хлеб «челехо» из такого папоротника. А листья у него ядовитые. — И, видимо, для пущей убедительности Дима многозначительно пообещал: — Подождите, еще не то узнаете…
Крупная земляника краснела между кустиками черники. Темные грубые чешуйки листвы брусники подползали под майник и стебли таежной орхидеи — «венериного башмачка», красующегося пестрыми фиолетовобелыми цветами. Густые пучки горной осоки лепились тут же, меж стволов.
Выше трав стало меньше. Лишь проворные стебельки линнеи, усыпанные круглыми листиками, покрывали мелким узором мягкий моховый ковер и маленькие розовые колокольчики ее цветов, поднявшись на тонких ножках, тихонечко качали головками. То там, то здесь из-под мха выпирали угрюмые темные камни — будто башни разрушенных замков, с карнизами и нишами, напоминающими бойницы. Скат становился все круче, словно земля вставала на дыбы и силилась сбросить с себя смельчаков, карабкавшихся к шихану. А они, то подпирая друг друга, то на четвереньках, цепляясь за ветки и стволы, взбирались все выше.
Вот наконец и шихан — громадина, врезавшаяся в голубое небо. Рыже-зеленые пятна мхов и лишайника покрыли гранитное тело. Если смотреть на верхушку скалы, то затылок касается спины.
Когда-то, тысячи лет назад, этой скалы не было — здесь замыкался массивный конус горы. Но ветер, вода и солнце разрушили по кусочкам, по крошкам-пылинкам растащили, развеяли породы, окружавшие этот гранитный столб. И вот стоит он, древний каменный старец, иссеченный трещинами-морщинами, хмурится угрюмо — суровый страж дикой, первобытной красоты.
— Метров шестьдесят или семьдесят! — прикинул Миша.
— Давайте залезем на вершину, — предложил Лёня.
— Ну, еще… — начал Миша.
Но вожак перебил:
— А что! Не сумеем, думаешь?
— Вовсе не думаю. А только нам итти надо.
— А мы недолго, — вмешался Дима. — Только заберемся на вершину, чуточку посмотрим — и дальше.
— Да он просто боится, — сказал Лёня.
— Я боюсь?!

Они запрятали рюкзаки меж камней, захватили с собой веревку. Впереди карабкался Лёня. Влезая с уступа на уступ, используя крупные карнизы, подталкивая друг друга, ребята забирались все выше. На пути им попалась узкая расщелина, стены которой уходили вверх так же круто, как ствол сосны поднимается к небу. Они лезли по одной стене, упираясь ногами в противоположную. Но вот каменная щель расширилась, и пришлось, вжимаясь всем телом в скалу, льнуть к ней, чтобы найти какой-нибудь выступ, хоть узенький карниз и, вцепившись в него, подтянуться еще на полметра. Здесь каждое движение — хоть на сантиметр — должно быть рассчитано, выверено и подкреплено силой мышц.
Полметра. Еще полметра. И не оглядывайся назад, не смотри вниз. Напряги каждый нерв, каждую ниточку мускулов. Дыши ровно. Умей и совсем затаить дыхание. Еще полметра. Еще. Первому всегда бывает трудно. Но ведь по его следам идут товарищи. Ты прокладываешь дорогу и для них. Еще полметра. Еще…
Лёня выбрался из расщелины. За ним — Миша. Показался Дима. Он крикнул:
— Тяните меня за руки! — Потом вниз, глухо: — Держись за мои ноги…
Вновь начались крупные пологие уступы, и вдруг — вторая расщелина, уходящая вниз. Глубокая обрывистая щель рассекала шихан. Внизу виднелись острые глыбы, казавшиеся сверху маленькими. Ребята переглянулись и, не сговариваясь, отступили на шаг назад.
— П-пришли, — мрачно заметил Дима.
Никто ему не ответил. Лёня молча смерил взглядом ширину и… прыгнул на ту сторону расщелины. За ним, также молча, Миша. Дима стоял в нерешительности. Будь он один, он ни за что бы не решился на этот опасный трюк. Но здесь были его товарищи, ловкие и смелые. Отстать от них было стыдно. Дима колебался.
— Ну! — нетерпеливо крикнул Вова.
Дима оглянулся на него, чему-то усмехнулся и прыгнул. Очередь была за Вовой. Он, как взрослый, медленно почесал затылок, потоптался и спросил:
— Прыгать, что ли?
Миша предложил:
— Обвяжись веревкой, — и бросил ему конец.
Вова опутал веревкой туловище и ступил к краю.
Всё равно было страшно. Он присел на корточки, потом уселся, свесив ноги.
— Ну! Что же ты?
— Я сейчас. Немножечко отдохну… Вот у пожарников есть лестницы. Я видел. Кнопку нажал, лестница вжжик-жик! Нам бы такую! Ее надо сделать из легкого-легкого железа. Сложил, в карман засунул…
— Вовка! Ты будешь прыгать или не будешь? Сейчас я тебя сдерну!
— Да я же прыгаю! Видишь, уже приготовился…
Но прошло еще минуты три, прежде чем он осмелился последовать за старшими. И то — он не прыгнул, а осторожно спустился на натянутой веревке, перелетел к другой стенке ущелья, выставив вперед руки и ноги, и был втащен наверх.
Опять дыбилась отвесная круча. Снова карабкались, цепляясь за камни. Но вот наконец последние усилия — вершина взята!
Это была небольшая, метра четыре в диаметре, площадка. Вокруг был воздух — и ничего больше. Несильный ровный ветер дул в лицо. Над головой плыли редкие облака и ярко светило солнце.
Вдали бугрились горы. Они длинными нестройными грядами вздымались, как волны, раскатившиеся с запада на восток. Ближние громады хребтов были темнозеленого цвета с синим отливом. Дальше краски бледнели. Голубовато-белесые контуры самых дальних гор маячили на горизонте, почти сливаясь с небом. Узкие серые дымки подымались в небо и расплывались там, перемешиваясь с облаками. Это дымили заводы. Их было много.
На востоке, за невысокими лесными увалами, раскинулся гигантский чудесной красоты ковер. Словно кто-то широко махнул щедрой рукой и рассыпал без числа, без края серебряные монетки по земле. Утопая в бархате лесов, озёра вдали сливались в широкую длинную цепь и тонули в дымном мареве, кутающем землю у горизонта.
Вниз было жутко смотреть. Вершина скалы, накренившись на юг, нависла над воздухом. Сосны внизу казались маленькими, кусты — игрушечными. На севере зеленый склон горы, сплошь покрытый торчащими верхушками деревьев, круто спускался к озеру.
Окруженное лесом, озеро, словно голубой топаз, врезанный в темную глыбу малахита, лежало спокойное, величественное. В отраженном водой небе торжественно плыли белые хлопья облаков. Как будто колеблемая береговой волной, чуть покачивалась стена сосен вокруг водяной глади. Опрокинувшись в топазовый омут, темнела в воде гора, увенчанная грозным шиханом.
Озеро, будто гигантский глаз, смотрело на окружающий мир.
Нагромоздив горы, прикрыв их густыми лесами, застлав все это облачной пеленой, кудесница-природа вырезала в земной толще громадные впадины, залила их чистой, прозрачной водой — и Земля тысячами глаз-озер глядит на мир и все не может наглядеться: так он прекрасен.
— Смотрите! — воскликнул Вова. — Чье-то гнездо!
В скале, метров на восемь или десять ниже той площадки, на которой расположились ребята, был виден уступ, немного вдавшийся в шихан и с трех сторон защищенный нависшим гранитом. На этом уступе приютилось большое гнездо. В нем сидели птенцы.
— Орлиное, — сказал Миша и начал отвязывать с пояса веревку.
Дима насторожился:
— Ты что? Зорить хочешь?
— Что я, маленький? — обиделся Миша. — Просто посмотреть.
— Миш, дай сперва я: я легкий, — сказал звеньевой.
— А кто в классе занял первое место по канату?
Лёня отступил.
— Ладно уж, — смирился он, — лезь. Только я потом тоже…
Они прочно обмотали веревку вокруг острого выступа площадки. Миша обвязал одним концом туловище и, перехватываясь руками, стал спускаться. Можно было бы спуститься и без веревки, но с веревкой лучше: во-первых, безопаснее, а во-вторых — и это было самым важным, — так Миша походил на альпиниста, карабкающегося по смертельным кручам. Ногами он упирался в скалу, а руками перехватывал веревку.
Вот он уже у гнезда. Это была массивная чаша больше метра шириной и почти такой же высоты, свитая из сучьев, и какой-то толстой сухой травы. Внутри гнездо было неглубоким, почти плоским. Два крупных птенца таращили глаза на никогда не виданное ими существо, неожиданно появившееся перед их уютной квартирой. Их клювы были окружены ободками цвета серы, переходившими в буроватые круги у глаз. Казалось, птенцы были в роговых очках. На неуклюжих телах, покрытых белым пухом, начали пробиваться мелкие темные перышки. Один птенец открыл рот и сердито пискнул резким, грубым голосом.
В это время ребята с вершины утеса заметили двух птиц, тревожно реявших над шиханом. Распластав длинные, мощные крылья, они кружили, спускаясь все ниже. Вдруг одна из них взмахнула крыльями, сложила их, прижав к телу, и стремительно ринулась вниз.
Страшная догадка пришла не сразу. Когда же Лёня сообразил, в чем дело, и крикнул Мише: «Берегись!», было поздно.
Лесные орлы почти никогда не нападают на людей, даже если те разрушают их гнезда, но горный беркут — птица воинственная и грозная. Цепкие когти орла, клюв и мощные крылья, до двух метров в размахе, — страшное для врагов оружие.
Резкий толчок в спину заставил Мишу судорожно вцепиться в веревку. Миша повернул голову и увидел, как, описав стремительный короткий полукруг, беркут готовится к новому наскоку. Он подлетел совсем близко — так, что можно было ясно разглядеть его бурое тело, испещренное темными, почти черными пятнами, желто-ржавчатую грудь и, в каком-то мгновенном повороте, большие желтые глаза, налитые холодной яростью. Вытянув лапы и быстро размахивая крыльями, орел на секунду повис в воздухе, как бы высматривая, откуда лучше напасть.
Миша сжался и перехватил веревку поудобнее. Беркут бросился вперед. Миша с силой взмахнул рукой. Она рассекла воздух — орел увернулся… Второй наскок. Рука ударила по крылу. Темнобурое с белым основанием перо, медленно кружась и качаясь из стороны в сторону, лениво заскользило вниз.
Веревка качалась. «Перетрется?!» Миша хотел крикнуть об этом товарищам, но поперхнулся, словно в горле оказался кусок шерсти.
— Веревка… — прохрипел он. — Подложите что-нибудь… — И подумал: «Не услышат!»
В тот же момент он заметил, как продолговатым бурым комком падает с неба второй беркут. Пальцы, сжимавшие веревку, сделались желто-синими. Не спуская глаз с птиц, Миша нащупал ногой выступ в скале и, подтягиваясь на веревке, начал подниматься. Перед глазами мелькнуло широкое бурое крыло. Миша зло, не чувствуя руки, ударил по нему и почти тотчас ощутил, как что-то крепкое, сухое резко хлестнуло его по голове…
А Лёня, обвязав второй конец веревки вокруг талии, уже спускался вниз. Очутившись рядом с Мишей, он бешено заорал и замахал рукой.
Увидев около себя второго человека, орлы отпрянули и с тревожным клёкотом закружили у гнезда. То, что его товарищ оказался рядом, придало Мише сил. Он даже улыбнулся, но глаза его остались напряженными и темными.
Выбравшись наверх, Миша долго сидел молча, устало вытянув ноги и опустив руки. Орлы хлопотали у гнезда.
— А они молодцы, — неожиданно сказал Миша. — Так и надо.
Ребята улеглись на камне. Ветерок обдувал горячие лица. Медленно ползли по голубому шелку облака, и ласково лучилось солнце. Перед тем как спускаться с вершины шихана, долго всматривались ребята в широкую даль, и жалко было оторвать от нее взгляд.
— Хорошо как все-таки! — вздохнул всей грудью Миша.
— А вон там, за горками где-то, Шарта течет, да? — сказал Дима.
— Пора двигаться. — И звеньевой встал.
При спуске Вова вел себя героем и даже старался помочь брату, а когда дошли до ущелья, через которое час назад Вова не решался перебраться, он, хотя и с веревкой на поясе, перепрыгнул его сам.
Перед расщелиной, по которой лезли наверх, они остановились. Подняться по ней было трудно, а спускаться…
— Надо искать другой путь, — сказал Миша. — Тут нам не спуститься.
Но другого пути не было. Тогда Миша с Лёней стали держать веревку, и с ее помощью вниз полезли Дима и Вова. Друзья, оставшиеся наверху, чуть не поссорились: Лёня говорил, чтобы следующим по веревке спускался Миша, а Миша — чтобы Лёня.
— Я звеньевой. Это все равно что капитан. Он с корабля сходит последним.
— Никакой ты не капитан, и это вовсе не корабль.
— А веревка чья? Твоя. Вот ты и спускайся.
— Лёня, так ты-то как будешь?
— А ты? Я цепкий. Я спущусь.
Звеньевой настоял на своем. Когда Миша очутился внизу, Лёня сбросил веревку, шутливо крикнул: «Теперь меня ловите!» и лег животом на край расщелины, спустив ноги вниз. Он нащупал ногой выступ, ухватился руками за камень, спустился ниже и снова стал шарить ногой… Миша с Димой стояли внизу, на дне расщелины, напряженно наблюдая за своим вожаком. Казалось, вот-вот Лёня сорвется вниз. И когда наконец он встал рядом с ними, трудно было различить, у кого сильнее билось сердце — у Лёни или у его друзей.
Обедали на берегу ручейка под горой. Потом началась дикая тайга. Раза два тропа терялась в чаще, в буйной заросли трав и кустарника. Дурманящий запах цветов наполнял млевший от жары воздух. Рубахи намокли от пота.
Под вечер пришли к новому озеру. Оно было больше первого. Противоположный берег еле виднелся. Вода была серой, крупная рябь морщила ее. Берег обрывался вниз отвесной скалистой стеной. По обрывистому ущелью, выточенному в камне речкой, когда-то втекавшей в озеро, спустились к воде. Рядом была пологая площадка, а над ней — углубление в скале, небольшая пещерка.
— Вот шикарно! — обрадовался Лёня. — И шалаша не нужно.
Развели костер. Пламя заметалось. Над озером дул ветер. Волны бежали на берег, росли, поднимались и, всплескивая брызги, бились о камни. Брызги долетали до костра, и огонь сердито шипел.
Стало темно. Лишь светил костер, и блики огня играли на прибрежной скале.
— Вы только не смейтесь, — неожиданно сказал Дима: — я песню сочинил. Про нас. Еще вчера начал…
— Честное слово? — Лёня даже привстал.
— Ну да. Только она еще не совсем… Но вы послушайте. Вот.
Смущаясь и волнуясь, он запел — сначала тихо и неуверенно, а потом громко и свободно:
Любим мы просторы и родные горы,
Синие узоры — ленты горных рек.
На лесных озерах мы встречаем зори,
И приятен очень у костра ночлег.
Может быть, настоящий поэт придумал бы слова получше, но и эти звучали совсем так, как та безмолвная песня, что волновала душу каждого из четырех.
— А сейчас припев будет:
По любой дороге
Проведут нас ноги,
До любого полюса — рукой подать.
Только очень нужно
Смелым быть и дружным,
А иначе нам удачи не видать.
— Точно! — закричал Лёня. — Ух, и правильно!
— А как это: до любого полюса рукой подать? — поинтересовался Вова.
— Помолчи! — оборвал Миша, но пояснил: — Это значит, что для нас любой полюс, Северный и Южный, близко. Нам все нипочем. Верно, Димус?
— Угу! — сказал Дима и запел дальше:
Сильные и смелые, ловкие, умелые,
По родному краю весело идем.
Никогда не хныкаем, не сидим без дела мы,
Не страшны нам кручи, топь и бурелом!
А потом опять припев. И все. Больше я еще не придумал.
— Качать Димуса! — крикнул Миша и вскочил.
— Объявляю песню нашей боевой, походной, — сказал звеньевой. — Кто «за»?
Конечно, все были «за». Снова уселись и стали разучивать песню. Пели долго, и бодрый, чуть хвастливый мотив летел над озером, сшибаясь с ветром, кружил над волнами, вмешиваясь в их звон.
Бились о камни волны. Всю ночь тревожно и хмуро рокотало таежное озеро.
А наутро у костра нашли записку: