Архив метки: легенда

Акман Токман

23 марта 2015

Акман ТокманНе верь мартовскому солнцу, да и не расстраивайся! Пока Акман Токман не пройдет, все равно весны настоящей не будет – говорит мне хозяин дома, раскатывая у печки-голландки полную охапку дров. В избе запахло снегом, набросило холод. А за окнами гудит и мечется беспросветная пурга.
А ведь день начинался удачливо. Отправившись в путь, я видел над заснеженными горами мартовское лазоревое небо. На душе было празднично. Весеннее солнышко оно такое – все затопит, зальет своим ласковым светом, и жить хочется с новой силой.

Перемены заметил не сразу. Совсем незаметно небо стало серым, тусклым, и откуда ни возьмись на перевалах потянула поперек дороги поземка.
А на перевале за Тещиным языком мело уже так, что при порывах ветра автомобиль вздрагивал, и казалось, что чуть и его унесет куда-то далеко вниз, вслед за ветром. Поездка в Белорецк из увеселительной прогулки постепенно превращалась в целое приключение…

Мне отец рассказывал, а ему его дед про Акман Токман. Так двух братьев звали – Ильдар, хозяин дома, невысокий, смуглый, лет сорока деревенский мужик разминает в руках сигарету, присаживается возле печки. Открывает дверку топки, прикуривает и затягивается — два брата было, одного Акман, а другого Токман звали. Здесь, рядом, в Ахмерово жили. Примерно в это время пошли на охоту на Маярдаки, и буран налетел. Вот как сегодня. Так и пропали. Вот теперь это время и называют у нас Акман Токман. Пока Акман Токман не пройдет, весны настоящей не будет.
Ильдара я знал довольно давно, и мы собирались с ним сходить на Маярдак, один из хребтов Белорецкой округи, куда он хорошо знал дорогу. И как-то понадеялись, не посмотрели прогноз, доверились мартовскому ласковому солнцу. Вернее, я доверился. Наверное, так и другие думали, что раз пришла весна, то зиме конец. А оно вон как получается, обманчиво мартовское солнце!
Буран продолжался два дня и когда стал постепенно утихать, а отправился домой. Нечего было и думать, чтобы идти в заваленный снегом-пухляком лес.
Все, связанное с историей, легендами и сказками мне было интересно с детства. Акман Токман тоже засел где-то в сознании среди набора наших местных брендов. Со временем же выяснилось, что это природное явление одно из самых популярных в нашем башкирском фольклоре.
Акман Токман один, а рассказов много.

Явление одно, а легенд много.

Первоначальная история Акмана и Токмана уходила уж совсем в седую древность.
Дело было еще в те времена, когда башкиры воевали с Ордой. По легенде был такой егет Сураман, предводитель повстанцев против войска Орды. Было у него два сына. Однажды, ранней весной, ордынцы, благодаря предателю вышли к месту, где стояли на зимовке Акман и Токман. Многие в сражении погибли. Но братья с небольшим отрядом сумели выйти из заваленных снегом гор в Зауралье. Там остаток отряда и сгинул среди неожиданно налетевших буранов. С тех пор мартовские бураны в Белорецкой округе называют по имени братьев.
Но что интересно, народное творчество начало работать дальше и на свет появилось множество похожих историй про охотников, замерзших в горах, про отряд красноармейцев, белогвардейцев…
Подтянулось русское горнозаводское население и переработало старинную башкирскую легенду на свой лад. И вот уже в Авзяне и Каге рассказывали сказку про двух братьев-сирот Акманку и Токманку, что пошли в лес за дровами, да в буране и потерялись.
Похожие истории рассказывают в соседнем Казахстане. Только эти бураны называют Бишкунак – пять гостей. Дескать, шли как-то из гостей пять человек в свое поселение по степи. Налетел буран, заблудились и замерзли.
Интересную историю рассказывал известный уфимский драматург Флорид Буляков, про Америк буран. В 21-м голодном году в один из аулов пришли представители АРА – американской организации, которая помогала голодающим в Советской России. Американцы уговорили, переживших голодную зиму людей, перебраться в США, где им было приготовлено жилье. Только нужно было добраться до Уфы своим ходом. Погожим весенним утром люди вышли на дорогу, и неожиданно налетел буран. Не спасся никто. Так теперь весенние метели там и называют, Америк буран.

Историй, в общем, много, но во всех есть общие детали: весна, неожиданный буран и люди замерзают. Легенды легендами, но ведь должно быть какое-то научное объяснение и в один прекрасный момент дорога привела меня в Гидрометцентр.

То, чего не скрывают метеорологи.

В Гидрометцентре всех журналистов отправляют к Анне Константиновне Козаевой, как к специалисту и человеку, привыкшему объяснять журналистам, что да как. Поскольку я ничем особенным не выделялся, то и меня направили к ней.
— Анна Константиновна, расскажите, пожалуйста, в чем такая закономерность, почему в марте тепло-тепло, солнышко и вдруг ррраз и буран? Весна же! Откуда берутся эти мартовские метели?
— Весна это только на календаре. А, например, для нас, для тех, кто занимается мониторингом погоды, настоящая весна наступает в первых числах апреля, когда среднесуточная температура переходит через ноль. А март, март на территории Республики еще зимний месяц. Но при этом в марте начинается перестройка погодных процессов. Зимний стабильный сезон сменяется межсезоньем. Солнце выше, контраст в температуре воздуха значительный. Отсюда движение воздушных масс и метели. Причем в марте характерны низовые метели. Сверху вроде снег не падает, а по земле так метет, что никакой видимости. Особенно это явление часто в начале весны в восточных и южных районов Башкортостана.
— И это повторяется каждую весну?
— Март на март не приходится, но в целом так и есть. Перестройка погоды, нестабильность воздушных масс.
Сижу, слушаю и снова вспоминаю легенду про братьев, Акмана и Токмана. Ведь судя по всему, именно их и погубили в зауральских степях весенние бураны. Не было никакого чуда, а был закономерный процесс. С тех пор появились мощные компьютеры, метеорологические службы и спутники. Но бураны мартовские никуда не делись. Не верь мартовскому солнцу, но и не расстраивайся. Пройдут бураны Акмана и Токмана, а там настоящая весна.

Уральские чудовища. Гигантский змей.

19 августа 2014

Про гигантского аргазинского змея я узнала задолго до того, как переехала жить в Челябинск из Екатеринбурга. Как и многие уральцы, в детстве я зачитывалась сказами Павла Петровича Бажова. Есть у него сказ «Про Великого Полоза» (прочитать можно здесь), где мифическое существо, принимающее облик то человека, то гигантского змея указывает старателям на жилы золота. Потом в библиотеке прочитала книгу Гроденского «По Ильменскому заповеднику» ( читать главу «Загадка озера Аргази).   Учеными из Ильменского заповедника была организована экспедиция для поимки этого змея, потому что свидетельства встреч с полозом  в тот год перешли все разумные пределы.

Читать далее »

Про Великого Полоза

12 августа 2014

П.П. Бажов

Великий ПолозЖил в заводе мужик один. Левонтьем его звали. Старательный такой мужичок, безответный. Смолоду его в горе держали, на Гумешках то есть. Медь добывал. Так под землей все молодые годы и провел. Как червяк в земле копался. Свету не видел, позеленел весь. Ну, дело известное, — гора. Сырость, потемки, дух тяжелый. Ослаб человек. Приказчик видит — мало от его толку, и удобрился перевести Левонтия на другую работу — на Поскакуху отправил, на казенный прииск золотой. Стал, значит, Левонтий на прииске робить. Только это мало делу помогло. Шибко уж он нездоровый стал. Приказчик поглядел-поглядел да и говорит :

— Вот что, Левонтий, старательный ты мужик, говорил я о тебе барину, а он и придумал наградить тебя. Пускай, говорит, на себя старается. Отпустить его на вольные работы, без оброку.

Это в ту пору так делывали. Изробится человек, никуда его не надо, ну, и отпустят на вольную работу.

Вот и остался Левонтий на вольных работах. Ну, пить-есть надо, да и семья того требует, чтобы где-нибудь кусок добыть. А чем добудешь, коли у тебя ни хозяйства, ничего такого нет. Подумал-подумал, пошел стараться, золото добывать. Привычное дело с землей-то, струмент тоже не ахти какой надо.

Расстарался, добыл и говорит ребятишкам:

— Ну, ребятушки, пойдем, видно, со мной золото добывать. Может, на ваше ребячье счастье и расстараемся, проживем без милостины.

А ребятишки у него вовсе еще маленькие были. Чуть побольше десятка годов им.

Вот и пошли наши вольные старатели. Отец еле ноги передвигает, а ребятишки — мал мала меньше — за ним поспешают.

Тогда, слышь-ко, по Рябиновке верховое золото сильно попадать стало. Вот туда и Левонтий заявку сделал. В конторе тогда на этот счет просто было. Только скажи да золото сдавай. Ну, конечно, и мошенство было. Как без этого. Замечали конторски, куда народ бросается, и за сдачей следили. Увидят — ладно пошло, сейчас то место под свою лапу. Сами, говорят, тут добывать будем, а вы ступайте куда в другое место. Заместо разведки старатели-то у них были.

Те, конечно, опять свою выгоду соблюдали. Старались золото не оказывать. В контору сдавали только, чтобы сдачу отметить, а сами все больше тайным купцам стуряли. Много их было, этих купцов-то. До того, слышь-ко, исхитрились, что никакая стража их уличить не могла. Так, значит, и катался обман-от шариком. Контора старателей обвести хотела, а те опять ее. Вот какие порядки были. Про золото стороной дознаться только можно было.

Левонтию, однако, не потаили — сказали честь честью. Видят, какой уж он добытчик. Пускай хоть перед смертью потешится.

Пришел это Левонтий на Рябиновку, облюбовал место и начал работать. Только силы у него мало. Живо намахался, еле жив сидит, отдышаться не может. Ну, а ребятишки, какие они работники? Все ж таки стараются. Поробили так-то с неделю либо больше, видит Левонтий — пустяк дело, на хлеб не сходится. Как быть? А самому все хуже да хуже. Исчах совсем, но неохота по миру идти и на ребятишек сумки надевать. Пошел в субботу сдать в контору золотишко, какое намыл, а ребятам сказал:

— Вы тут побудьте, струмент покараульте, а то таскать-то взад-вперед ни к чему нам.

Остались, значит, ребята караульщиками у шалашика. Сбегал один на Чусову-реку. Близко она тут. Порыбачил маленько. Надергал пескозобишков, окунишков, и давай они ушку себе гоношить. Костер запалили, а дело к вечеру. Боязно ребятам стало.

Только видят — идет старик, заводской же. Семенычем его звали, а как по фамилии — не упомню. Старик этот из солдат был. Раньше-то, сказывают, самолучшим кричным мастером значился, да согрубил что-то приказчику, тот его и велел в пожарную отправить — пороть, значит. А этот Семеныч не стал даваться, рожи которым покорябал, как он сильно проворный был. Известно, кричный мастер. Ну, все ж таки обломали. Пожарники-то тогда здоровущие подбирались. Выпороли, значит, Семеныча и за буйство в солдаты сдали. Через двадцать пять годов он и пришел в завод-то вовсе стариком, а домашние у него за это время все примерли, избушка заколочена стояла. Хотели уж ее разбирать. Шибко некорыстна была. Тут он и объявился. Подправил свою избушку и живет потихоньку, один-одинешенек. Только стали соседи замечать — неспроста дело. Книжки какие-то у него. И каждый вечер он над ими сидит. Думали, — может, умеет людей лечить. Стали с этим подбегать. Отказал. «Не знаю, — говорит, — этого дела. И какое тут может леченье быть, коли такая ваша работа». Думали, — может, веры какой особой. Также не видно. В церкву ходит о пасхе да о рождестве, как обыкновенно мужики, а приверженности не оказывает. И тому опять дивятся — работы нет, а чем-то живет. Огородишко, конечно, у него был. Ружьишко немудрящее имел, рыболовную снасть тоже. Только разве этим проживешь? А деньжонки, промежду прочим, у него были. Бывало, кое-кому и давал. И чудно этак. Иной просит-просит, заклад дает, набавку, какую хошь, обещает, а не даст. К другому сам придет:

— Возьми-ка, Иван или там Михайло, на корову. Ребятишки у тебя маленькие, а подняться, видать, не можешь. — Однем словом, чудной старик. Чертознаем его считали. Это больше за книжки-то.

Вот подошел этот Семеныч, поздоровался. Ребята радехоньки, зовут его к себе:

— Садись, дедушко, похлебай ушки с нами. Он не посупорствовал, сел. Попробовал ушки и давай похваливать — до чего навариста да скусна. Сам из сумы хлебушка мяконького достал, ломоточками порушал и перед ребятами грудкой положил. Те видят — старику ушка поглянулась, давай уплетать хлебушко-от, а Семеныч одно свое — ушку нахваливает, давно, дескать, так-то не едал. Ребята под этот разговор и наелись как следует. Чуть не весь стариков хлеб съели. А тот, знай, похмыкивает:

— Давно так-то не едал.

Ну, наелись ребята, старик и стал их спрашивать про их дела. Ребята обсказали ему все по порядку, как отцу от заводской работы отказали и на волю перевели, как они тут работали. Семеныч только головой покачивает да повздыхивает: охо-хо да охо-хо. Под конец спросил:

— Сколь намыли?

Ребята говорят:

— Золотник, а может, поболе, — так тятенька сказывал. Старик встал и говорит:

— Ну ладно, ребята, надо вам помогчи. Только вы уж помалкивайте. Чтоб ни-ни. Ни одной душе живой, а то… — И Семеныч так на ребят поглядел, что им страшно стало. Ровно вовсе не Семеныч это. Потом опять усмехнулся и говорит:

— Вот что, ребята, вы тут сидите у костерка и меня дожидайтесь, а я схожу — покучусь кому надо. Может, он вам поможет. Только, чур, не бояться, а то все дело пропадет. Помните это хорошенько.

И ушел старик в лес, а ребята остались. Друг -на друга поглядывают и ничего не говорят. Потом старший насмелился и говорит тихонько:

— Смотри, братко, не забудь, чтобы не бояться, — а у самого губы побелели и зубы чакают.

Младший на это отвечает:

— Я, братко, не боюсь, — а сам помучнел весь.

Вот сидят так-то, дожидаются, а ночь уж совсем, и тихо в лесу стало.

Слышно, как вода в Рябиновке шумит. Прошло довольно дивно времечко, а никого нет, у ребят испуг отбежал. Навалили они в костер хвои, еще веселее стало. Вдруг слышат — в лесу разговаривают. Ну, думают, какие-то идут Откуда в экое время? Опять страшно стало.

И вот подходят к огню двое. Один-то Семеныч, а другой с ним незнакомый какой-то и одет не по-нашенски. Кафтан это на ем, штаны — все желтое, из золотой, слышь-ко, поповской парчи, а поверх кафтана широкий пояс с узорами и кистями, также из парчи, только с зеленью. Шапка желтая, а справа и слева красные зазорины, и сапожки тоже красные. Лицо желтое, в окладистой бороде, а борода вся в тугие кольца завилась. Так и видно, не разогнешь их. Только глаза зеленые и светят, как у кошки. А смотрят по-хорошему, ласково. Мужик такого же росту, как Семеныч, и не толстый, а видать, грузный. На котором месте стал, под ногами у него земля вдавилась. Ребятам все это занятно, они и бояться забыли, смотрят на того человека, а он и говорит Семенычу шуткой так:

— Это вольны-то старатели? Что найдут, все заберут? Никому не оставят?

Потом прихмурился и говорит Семенычу, как советует с им:

— А не испортим мы с тобой этих ребятишек? Семеныч стал сказывать, что ребята не балованные, хорошие, а тот опять свое:

— Все люди на одну колодку. Пока в нужде да в бедности, ровно бы и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так откуда только на их всякой погани налипнет.

Постоял, помолчал и говорит:

— Ну ладно, попытаем. Малолетки, может, лучше окажутся. А так ребятки ладненьки, жалко будет, ежели испортим. Меньшенький-то вон тонкогубик. Как бы жадный не оказался. Ты уж понастуй сам, Семеныч. Отец-то у них не жилец. Знаю я его. На ладан дышит, а тоже старается сам кусок заработать. Самостоятельный мужик. А вот дай ему богатство — тоже испортится.

Разговаривает так-то с Семенычем, будто ребят тут и нет. Потом посмотрел на них и говорит:

— Теперь, ребятушки, смотрите хорошенько. Замечайте, куда след пойдет. По этому следу сверху и копайте. Глубоко не лезьте, ни к чему это.

И вот видят ребята — человека того уж нет. Которое место до пояса — все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь такая, как была, только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная. И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея. Голова поднялась выше леса. Потом тулово выгнулось прямо на костер, вытянулось по земле, и поползло это чудо к Рябиновке, а из земли всё кольца выходят да выходят. Ровно им и конца нет. И то диво, костер-то потух, а на полянке светло стало. Только свет не такой, как от солнышка, а какой-то другой, и холодом потянуло. Дошел змей до Рябиновки и полез в воду, а вода сразу и замерзла по ту и по другую сторону. Змей перешел на другой берег, дотянулся до старой березы, которая тут стояла, и кричит:

— Заметили? Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!

Сказал так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела, и костерок оттаял и загорелся, только трава будто все еще озябла, как иней ее прихватил. Семеныч и объясняет ребятам:

— Это есть Великий Полоз. Все золото в его власти. Где он пройдет — туда оно и подбежит. А ходить он может и по земле и под землей, как ему надо, и места может окружить, сколько хочет. Оттого вот и бывает — найдут, например, люди хорошую жилку, и случится у них какой обман, либо драка, а то и смертоубийство, и жилка потеряется. Это, значит. Полоз побывал тут и отвел золото. А то вот еще… Найдут старатели хорошее, россыпное золото, ну, и питаются. А контора вдруг объявит — уходите, мол, за казну это место берем, сами добывать будем. Навезут это машин, народу нагонят, а золота-то и нету. И вглубь бьют и во все стороны лезут — нету, будто вовсе не бывало. Это Полоз окружил все то место да пролежал так-то ночку, золото и стянулось все по его-то кольцу. Попробуй найди, где он лежал.

Не любит, вишь, он, чтобы около золота обман да мошенство были, а пуще того, чтобы один человек другого утеснял. Ну, а если для себя стараются, тем ничего, поможет еще когда, вот как вам. Только вы смотрите, молчок про эти дела, а то все испортите. И о том старайтесь, чтобы золото не рвать. Не на то он вам его указал, чтобы жадничали. Слышали, что говорил-то? Это не забывайте первым делом. Ну, а теперь спать ступайте, а я посижу тут у костерка.

Ребята послушались, ушли в шалашик, и сразу на их сон навалился. Проснулись поздно. Другие старатели уж давно работают. Посмотрели ребята один на другого и спрашивают:

— Ты, братко, видел вчера что-нибудь? Другой ему:

— А ты видел?

Договорились все ж таки. Заклялись, забожились, чтобы никому про то дело не сказывать и не жадничать, и стали место выбирать, где дудку бить. Тут у них маленько спор вышел. Старший парнишечка говорит:

— Надо за Рябиновку у березы начинать. На том самом месте, с коего Полоз последнее слово сказал. Младший уговаривает:

— Не годится так-то, братко. Тайность живо наружу выскочит, потому — другие старатели сразу набегут полюбопытствовать, какой, дескать, песок пошел за Рябиновкой. Тут все и откроется.

Поспорили так-то, пожалели, что Семеныча нет, посоветовать не с кем, да углядели — как раз по середке вчерашнего огневища воткнут березовый колышек. «Не иначе, это Семеныч нам знак оставил», — подумали ребята и стали на том месте копать.

И сразу, слышь-ко, две золотые жужелки залетели, да и песок пошел не такой, как раньше. Совсем хорошо у них дело сперва направилось. Ну, потом свихнулось, конечно. Только это уж другой сказ будет.

Загадка озера Аргази

12 августа 2014

Загадка озера АргазиЭто произошло несколько лет назад.
Телефонной связи между кордонами и базой заповедника тогда еще не было.
Весть о страшном, пятидесятиметровом полозе привез верхом на коне молодой рыбак с озера Аргази.
Он гнал лошадь, как мог. Задыхаясь от бешеной езды, примчался рыбак на базу в полдень и передал записку директору заповедника.

Читать далее »

Легенда о рыбке-султанке

11 августа 2014

 рыбка султанкаХорошая рыбка султанка; много раз она вместе с камсой спасала южный берег Крыма от голода. Рыбка эта не простая, а поджаренная — оттого она и переливается золотом в воде. Вот как дело было.

Турецкий султан Магомет II подошел к Константинополю с большим войском, но жаль ему было разорять город и послал он предложение царю Константину сдать город без боя. Царь сидел в саду своего дворца у фонтана, а жена его тут же жарила небольшую рыбку. Когда посланный султана передал его предложение, Константин сказал, указывая на жаровню: «Передай своему султану, что когда эти рыбки выпрыгнут со сковороды в фонтан, тогда будет сдан Константинополь». Ушел посол — а рыбки вдруг одна за другой попрыгали со сковороды в воду фонтана. Побледнел царь. Через два дня Константинополь был занят турками. Повелел султан бросить рыбок из фонтана в море, чтобы они плодились в нем и напоминали людям о великом событии — взятии Константинополя.

Вот и появилось в Черном море много рыбок с золотистыми боками — это и есть султанка.

Тайна Черного моря

11 августа 2014

Жил некогда на свете богатырь, и была у него чудодейственная стрела, которую он прятал в глубоком подземелье за семью замками.

Славилась стрела не тем, что была из чистого золота выкована, драгоценными камнями украшена, а тем, что таила в себе страшную разрушительную силу. Стоило богатырю взять лук, натянуть тугую тетиву, и стрела с оглушительным грохотом взлетала ввысь, оставляя за собой огненный след. И там, где она пролетала, вспыхивал воздух, закипала вода, плавилась земля, гибло все живое.

Страшное это было оружие! К счастью, находилось оно в надежных руках. Богатырь был человеком справедливым, мирным и огненную стрелу без надобности в руки не брал. На другие государства он не покушался, а на его отечество враги не нападали — боялись.

Перед смертью задумался богатырь: кому передать огненную стрелу? Сыновьям? Нет. Воины они храбрые, сильные, но еще молоды и безрассудны. Не удержаться им от соблазна испробовать силу огненной стрелы — и вспыхнет тогда братоубийственная война, и погибнет тогда не один народ, исчезнет с лица земли не одно государство.

Нет, никому нельзя доверить такое грозное оружие.

Надо спрятать стрелу так, чтобы ее долгое время никто не мог отыскать. И лишь тогда, когда не будет войн и на земле воцарится вечный мир, — тогда люди найдут чудодейственную стрелу и используют ее силу в мирном, созидательном труде.

Позвал отец своих сыновей и говорит им:

— Дети мои! Я уже стар, недолго мне осталось жить на свете. Исполните же мое последнее желание. Вот вам ключи, откройте подземелье, возьмите огненную стрелу, о страшной силе которой вы слыхали. Далеко отсюда, на юге, есть глубокое море. Отнесите туда стрелу и опустите ее на дно этого моря.

Исполняя волю своего отца, воины взяли стрелу и отправились в путь.

Несколько лет странствовали братья по белу свету. Наконец пришли они в горную страну, омываемую с трех сторон морем. Взобрались на самую высокую гору и увидели синее-синее море. Окутанное утренней розовой дымкой, оно мирно спало.

В спокойной воде, словно в зеркале, отражался огненный шар восходящего солнца.

Это было Черное море. В его водах и решили братья захоронить огненную стрелу.

Вдруг братья почувствовали, что жаль им расставаться с драгоценной ношей. И честолюбивые мечты овладели ими.

— Послушай, брат, — начал осторожно младший. — Зачем нам выбрасывать такое сокровище в море? Ведь это же наследство наше…

— Да, — согласился старший. — Огненная стрела по праву принадлежит нам. И ничего плохого в том не будет, если мы оставим ее у себя.

— Если бы мы имели волшебную стрелу, — продолжал младший, — мы завоевали бы эту прекрасную страну, построили на берегу моря замок, взяли бы себе в жены самых красивых и богатых девушек.

— Да что одну страну! Мы, завоевали бы все страны, которые знаем и которых еще не знаем. Нам покорились бы целые племена и народы…

И договорились братья, что спрячут стрелу в горах, а отцу скажут, что сделали, как он велел.

Отыскали они в горах глубокую пещеру, спрятали в ней стрелу и отправились в обратный путь.

Каково же было их удивленье, когда, возвратясь домой, они узнали, что отец каким-то образом раскрыл их замысел. С негодованием набросился старик на сыновей, упрекая их в непослушании.

— Не будет вам моего благословения, — сказал он, — пока стрела не ляжет на дно моря.

Убедившись в том, что им не удается завладеть грозным оружием, братья отправились к берегам Черного моря и с грустью выполнили волю отца. Огненная стрела опустилась в бездну морскую. Потемнело от гнева мора, закипели, заволновались его тихие воды.

До сих пор где-то на дне морском лежит огненная стрела, и до сих пор Черное море хранит эту тайну. Только иногда забурлит оно, заклокочет, подымет громадные волны, тщетно пытаясь выбросить из недр своих смертоносное оружие.

Кизил — Чертова ягода

11 августа 2014
Кизил — Чертова ягода

Кизил — Чертова ягода

Прапрадед мой чумаком был: в Крым за солью ездил. Как и подобает — волами…

Так вот, этот самый мой прапрадед рассказывал своей двоюродной сестре, а та пересказала жене мужнина брата моей бабушки, а жена мужнина брата — бабушке, а бабушка моей тетке, а тетка уже мне вот эту «историю», причем бабушка божилась и клялась, что все это чистейшая правда.

Когда Аллах сотворил мир и закончил свою работу, на земле наступила весна, и на деревьях в земном раю начали распускаться почки.

И потянулось к этим почкам все живое и на земле сущее: тот одно хватает, тот другое. Одним словом — никакого порядка. Аллах видит, что надо порядок навести, позвал всех к себе и повелел каждому выбрать одно какое-нибудь дерево или цветок, чтобы потом только им и пользоваться. Мои предки тогда избрали вишню… Пришел и черт.

— Ну, что же ты, черт, выбрал? — спрашивает Аллах.

Черт отвечает:

— Кизил.

— Хорошо. Бери кизил, — улыбнулся Аллах.

Обрадовался черт. Всех, мол, обманул: кизил первым зацвел, значит, и созреет раньше. А первая ягода — дорогая ягода: повезет свой кизил на базар, продаст дороже, чем другие.

Наступило лето. Начали созревать плоды: черешни, вишни, абрикосы, персики, яблоки, а кизил все еще зеленый. Твердый и зеленый.

Не созревает кизил. Со временем красный сделался, но, как и прежде, — твердый и кислый.

— Ну, как твой кизил? — насмехаются люди.

— Гадость, а не ягода. Не повезу на базар! Собирайте сами!

И вот поздней осенью, когда в садах собрали все плоды, пошли люди в лес и увидели почерневшую, но очень сладкую и вкусную ягоду. Собрали люди кизил, лакомятся и издеваются над чертом:

— Прозевал!

Черт очень разозлился и отомстил людям. На следующую осень он сделал так, что кизила уродилось вдвое, а может, и втрое больше, чем прошлый раз, и солнцу, чтобы он созрел, понадобилось послать на землю значительно больше тепла.

Обрадовались люди, что такой большой урожай кизила, не поняли каверзы. А солнце истощилось за лето, и наступила на земле такая зима, что повымерзли у людей сады.

С того времени существует такая примета: если урожай кизила — будет холодная зима.

Грибы отца Самсония

11 августа 2014
Кизильташ

Кизильташ

В те времена, когда Кизильташ был ещё киновией, и всё население его состояло из десятка монахов, епархиальное начальство прислало туда на епитимию некоего отца Самсония.

В киновии скоро полюбили нового иеромонаха, полюбили за его весёлый, добрый нрав, за сердечную простоту и общительность. В свой черёд и отец Самсоний привязался к обители, которой управлял тогда великой души человек — игумен Николай. Сроднился с горами, окружавшими высокой стеной монастырь; сжился с лесной глушью и навсегда остался в Кизильташе.

В монастырь редко кто заглядывал из богомольцев; соседи татары относились к нему враждебно, и монахам приходилось жить лишь тем, что они могли добыть своим личным трудом.

Только раза два-три в год наезжала помолиться Богу, а кстати, по ягоду и грибы, местная отузская помещица с семьёй, и тогда дни эти были настоящим праздником для всех монахов и особенно для отца Самсония.

Монахи слышали звонкие женские голоса, общались со свежими наезжими людьми, которые вносили, в их серую, обыденную жизнь много радости и оживления. А отец Самсоний знал, как никто, все грибные и ягодные места, умел занять приветным словом дорогих гостей и потому пользовался в семье помещицы особым расположением.

Уезжая из обители, гости оставляли разные съедобные припасы, которые монахи экономно сберегали для торжественного случая.

Так шли годы, и как-то незаметно для себя и других, молодая, жизнерадостная помещица обратилась в хворую старуху, а отец Самсоний стал напоминать высохший на корню гриб, не нужный ни себе, ни людям. Почти не сходил он со своего крылечка, обвитого виноградной лозой. И если воскресал в нём прежний любитель грибного спорта, то только тогда, когда приезжали по грибы старые отузские друзья.

И вот однажды, когда настала грибная пора, игумен, угощая отца Самсония после церковной службы обычной рюмкой водки, сказал:

— По грибы больше не поведешь.

— Почему?

— Еле ноги волочит. Не дойду, говорит, а был ей будто сон: в тот год, когда по грибы не пойдет, — в тот год и помрет. Сокрушается.

Жаль стало отцу Самсонию, не из корысти, а от чистого сердца; сообразил он что-то и стал просить:

— А вы её, отец игумен, все-таки уговорите; грибы будут сейчас за церковью, в дубняке.

— Насадишь, что ли? — усмехнулся отец Николай и обещал похлопотать.

И действительно помещица, к общему удивлению, собралась и приехала со всей семьёй в монастырь.

Обрадовались все ей, радовалась и она, услышав знакомый благовест монастырского колокола. Точно легче стало на душе и притихла на время болезнь.

— Ну вот и слава Богу, — ликовал, потирая руки, отец Самсоний.

— Отдохните, в церкви помолитесь, а завтра по грибы. А сам с ночи отправился в грибную балку у лысой горы и к утру, когда ещё все спали, успел посадить в дубняке, за церковью, целую корзину запеканок.

Только что кончил свои хлопоты, как ударил колокол. Перекрестился отец Самсоний и сел под развесистым дубом отдохнуть. От усталости старчески дрожали руки и ноги и колыхалось, сжимаясь, одряхлевшее сердце. Но светло и радостно было на душе, потому что успел сделать всё, как задумал. Глядишь, с верхней скальной кельи спускается суровый схимник, старец Геласий. Побаивался отец Самсоний старца и избегал встречи с ним. Всегда всех корил Геласий и никто не видал, чтобы он когда-нибудь улыбнулся.

— Мирской суетой занимаешься. Обман пакостный придумываешь. Посвящение своё забыл. Тьфу, прости Господи, — отплюнулся старец и побрёл в церковь.

Упало от этих слов сердце у отца Самсония, ушла куда-то светлая радость и не вернулась, когда очарованная старуха, срывая искусно насаженную запеканку, воскликнула:

— Ну, значит, ещё мне суждено пожить. А я уж и не чаяла дотянуть.

— Да что с тобой, отец Самсоний, — добавила она, по глядев на Самсония.

— Нездоровится что-то. Состарился, сударыня.

И хотел подбодриться, как видит, возвращается Геласий из церкви, к ним присматривается. Остановился, погрозил пальцем.

— Где копал, там тебя скоро зароют.

Испугался Самсоний пророческому слову старца. Всегда сбывалось оно.

…скоро зароют.

— Да что с тобой сталось, отец Самсоний, — допытывалась помещица, уезжая из монастыря.

А к ночи отец Самсоний почувствовал себя так плохо, что вызвал игумена и поведал ему о своем тяжком нездоровье, о том, как корил и что предрёк ему Геласий и как неспокойно стало у него на душе.

— Ну, грех не велик, — успокаивал добрый игумен, — а за светлую радость людям тебя сам Бог наградит.

Пошёл игумен к Геласию, просил успокоить болезнующего, но не вышло ничего. Отмалчивался Геласий и только, когда уходил игумен, бросил недобрым словом:

— На отпевание приду.

И случилось всё так, как предсказал Геласий.

Недолго хворал отец Самсоний и почувствовал, что пришла смерть. Отсоборовали умирающего, простилась с ним братия, остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.

Вдруг видит — поднялся на локтях Самсоний, откинулся к стене, а на стене висела вязка сухих грибов, и засветились они, точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и испустил дух.

Рассказали монахи друг другу об этом и стали коситься на Геласия, а Геласий трое суток, не отходя от гроба, клал земные поклоны, молился и шептал:

— Ушёл грех, осталась святость.

Как понять — не знали монахи, и была между ними тревога и жуть.

Ещё больше пошло толков, когда, придя на девятый день к могиле отца Самсония, — а похоронили его, по указанию схимника, в дубняке, за церковью, — увидели, что у могильного креста выросли грибы.

Повырывал их Агафангел иеродиакон, игумен окропил место святой водой, соборне отслужили сугубую панихиду.

А на сороковой день повторилось то же, и не знали, что думать, — по греху ли, по святости совершается.

Пошли у монахов сны об отце Самсонии; стали поговаривать, будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы, а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.

Стали замечать, что если больному отварить гриб, сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.

Так говорили все в один голос, и только Геласий схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце Самсонии.

И вот, как раз в полугодие кончины Самсония, случилась с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал в беспамятство. Собрались в келье старца монахи — не узнал никого Геласий, а когда игумен хотел его приобщить, оттолкнул чашу с дарами.

Скорбел игумен и молил Бога вразумить старца. Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его, принял святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:

— Помните грибы отца Самсония. То были святые грибы.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.

11 августа 2014