Архив метки: легенда
23 марта 2015
Не верь мартовскому солнцу, да и не расстраивайся! Пока Акман Токман не пройдет, все равно весны настоящей не будет – говорит мне хозяин дома, раскатывая у печки-голландки полную охапку дров. В избе запахло снегом, набросило холод. А за окнами гудит и мечется беспросветная пурга.
А ведь день начинался удачливо. Отправившись в путь, я видел над заснеженными горами мартовское лазоревое небо. На душе было празднично. Весеннее солнышко оно такое – все затопит, зальет своим ласковым светом, и жить хочется с новой силой.
Перемены заметил не сразу. Совсем незаметно небо стало серым, тусклым, и откуда ни возьмись на перевалах потянула поперек дороги поземка.
А на перевале за Тещиным языком мело уже так, что при порывах ветра автомобиль вздрагивал, и казалось, что чуть и его унесет куда-то далеко вниз, вслед за ветром. Поездка в Белорецк из увеселительной прогулки постепенно превращалась в целое приключение…
Мне отец рассказывал, а ему его дед про Акман Токман. Так двух братьев звали – Ильдар, хозяин дома, невысокий, смуглый, лет сорока деревенский мужик разминает в руках сигарету, присаживается возле печки. Открывает дверку топки, прикуривает и затягивается — два брата было, одного Акман, а другого Токман звали. Здесь, рядом, в Ахмерово жили. Примерно в это время пошли на охоту на Маярдаки, и буран налетел. Вот как сегодня. Так и пропали. Вот теперь это время и называют у нас Акман Токман. Пока Акман Токман не пройдет, весны настоящей не будет.
Ильдара я знал довольно давно, и мы собирались с ним сходить на Маярдак, один из хребтов Белорецкой округи, куда он хорошо знал дорогу. И как-то понадеялись, не посмотрели прогноз, доверились мартовскому ласковому солнцу. Вернее, я доверился. Наверное, так и другие думали, что раз пришла весна, то зиме конец. А оно вон как получается, обманчиво мартовское солнце!
Буран продолжался два дня и когда стал постепенно утихать, а отправился домой. Нечего было и думать, чтобы идти в заваленный снегом-пухляком лес.
Все, связанное с историей, легендами и сказками мне было интересно с детства. Акман Токман тоже засел где-то в сознании среди набора наших местных брендов. Со временем же выяснилось, что это природное явление одно из самых популярных в нашем башкирском фольклоре.
Акман Токман один, а рассказов много.
Явление одно, а легенд много.
Первоначальная история Акмана и Токмана уходила уж совсем в седую древность.
Дело было еще в те времена, когда башкиры воевали с Ордой. По легенде был такой егет Сураман, предводитель повстанцев против войска Орды. Было у него два сына. Однажды, ранней весной, ордынцы, благодаря предателю вышли к месту, где стояли на зимовке Акман и Токман. Многие в сражении погибли. Но братья с небольшим отрядом сумели выйти из заваленных снегом гор в Зауралье. Там остаток отряда и сгинул среди неожиданно налетевших буранов. С тех пор мартовские бураны в Белорецкой округе называют по имени братьев.
Но что интересно, народное творчество начало работать дальше и на свет появилось множество похожих историй про охотников, замерзших в горах, про отряд красноармейцев, белогвардейцев…
Подтянулось русское горнозаводское население и переработало старинную башкирскую легенду на свой лад. И вот уже в Авзяне и Каге рассказывали сказку про двух братьев-сирот Акманку и Токманку, что пошли в лес за дровами, да в буране и потерялись.
Похожие истории рассказывают в соседнем Казахстане. Только эти бураны называют Бишкунак – пять гостей. Дескать, шли как-то из гостей пять человек в свое поселение по степи. Налетел буран, заблудились и замерзли.
Интересную историю рассказывал известный уфимский драматург Флорид Буляков, про Америк буран. В 21-м голодном году в один из аулов пришли представители АРА – американской организации, которая помогала голодающим в Советской России. Американцы уговорили, переживших голодную зиму людей, перебраться в США, где им было приготовлено жилье. Только нужно было добраться до Уфы своим ходом. Погожим весенним утром люди вышли на дорогу, и неожиданно налетел буран. Не спасся никто. Так теперь весенние метели там и называют, Америк буран.
Историй, в общем, много, но во всех есть общие детали: весна, неожиданный буран и люди замерзают. Легенды легендами, но ведь должно быть какое-то научное объяснение и в один прекрасный момент дорога привела меня в Гидрометцентр.
То, чего не скрывают метеорологи.
В Гидрометцентре всех журналистов отправляют к Анне Константиновне Козаевой, как к специалисту и человеку, привыкшему объяснять журналистам, что да как. Поскольку я ничем особенным не выделялся, то и меня направили к ней.
— Анна Константиновна, расскажите, пожалуйста, в чем такая закономерность, почему в марте тепло-тепло, солнышко и вдруг ррраз и буран? Весна же! Откуда берутся эти мартовские метели?
— Весна это только на календаре. А, например, для нас, для тех, кто занимается мониторингом погоды, настоящая весна наступает в первых числах апреля, когда среднесуточная температура переходит через ноль. А март, март на территории Республики еще зимний месяц. Но при этом в марте начинается перестройка погодных процессов. Зимний стабильный сезон сменяется межсезоньем. Солнце выше, контраст в температуре воздуха значительный. Отсюда движение воздушных масс и метели. Причем в марте характерны низовые метели. Сверху вроде снег не падает, а по земле так метет, что никакой видимости. Особенно это явление часто в начале весны в восточных и южных районов Башкортостана.
— И это повторяется каждую весну?
— Март на март не приходится, но в целом так и есть. Перестройка погоды, нестабильность воздушных масс.
Сижу, слушаю и снова вспоминаю легенду про братьев, Акмана и Токмана. Ведь судя по всему, именно их и погубили в зауральских степях весенние бураны. Не было никакого чуда, а был закономерный процесс. С тех пор появились мощные компьютеры, метеорологические службы и спутники. Но бураны мартовские никуда не делись. Не верь мартовскому солнцу, но и не расстраивайся. Пройдут бураны Акмана и Токмана, а там настоящая весна.
19 августа 2014
Про гигантского аргазинского змея я узнала задолго до того, как переехала жить в Челябинск из Екатеринбурга. Как и многие уральцы, в детстве я зачитывалась сказами Павла Петровича Бажова. Есть у него сказ «Про Великого Полоза» (прочитать можно здесь), где мифическое существо, принимающее облик то человека, то гигантского змея указывает старателям на жилы золота. Потом в библиотеке прочитала книгу Гроденского «По Ильменскому заповеднику» ( читать главу «Загадка озера Аргази). Учеными из Ильменского заповедника была организована экспедиция для поимки этого змея, потому что свидетельства встреч с полозом в тот год перешли все разумные пределы.
Читать далее »
12 августа 2014
П.П. Бажов
Жил в заводе мужик один. Левонтьем его звали. Старательный такой мужичок, безответный. Смолоду его в горе держали, на Гумешках то есть. Медь добывал. Так под землей все молодые годы и провел. Как червяк в земле копался. Свету не видел, позеленел весь. Ну, дело известное, — гора. Сырость, потемки, дух тяжелый. Ослаб человек. Приказчик видит — мало от его толку, и удобрился перевести Левонтия на другую работу — на Поскакуху отправил, на казенный прииск золотой. Стал, значит, Левонтий на прииске робить. Только это мало делу помогло. Шибко уж он нездоровый стал. Приказчик поглядел-поглядел да и говорит :
— Вот что, Левонтий, старательный ты мужик, говорил я о тебе барину, а он и придумал наградить тебя. Пускай, говорит, на себя старается. Отпустить его на вольные работы, без оброку.
Это в ту пору так делывали. Изробится человек, никуда его не надо, ну, и отпустят на вольную работу.
Вот и остался Левонтий на вольных работах. Ну, пить-есть надо, да и семья того требует, чтобы где-нибудь кусок добыть. А чем добудешь, коли у тебя ни хозяйства, ничего такого нет. Подумал-подумал, пошел стараться, золото добывать. Привычное дело с землей-то, струмент тоже не ахти какой надо.
Расстарался, добыл и говорит ребятишкам:
— Ну, ребятушки, пойдем, видно, со мной золото добывать. Может, на ваше ребячье счастье и расстараемся, проживем без милостины.
А ребятишки у него вовсе еще маленькие были. Чуть побольше десятка годов им.
Вот и пошли наши вольные старатели. Отец еле ноги передвигает, а ребятишки — мал мала меньше — за ним поспешают.
Тогда, слышь-ко, по Рябиновке верховое золото сильно попадать стало. Вот туда и Левонтий заявку сделал. В конторе тогда на этот счет просто было. Только скажи да золото сдавай. Ну, конечно, и мошенство было. Как без этого. Замечали конторски, куда народ бросается, и за сдачей следили. Увидят — ладно пошло, сейчас то место под свою лапу. Сами, говорят, тут добывать будем, а вы ступайте куда в другое место. Заместо разведки старатели-то у них были.
Те, конечно, опять свою выгоду соблюдали. Старались золото не оказывать. В контору сдавали только, чтобы сдачу отметить, а сами все больше тайным купцам стуряли. Много их было, этих купцов-то. До того, слышь-ко, исхитрились, что никакая стража их уличить не могла. Так, значит, и катался обман-от шариком. Контора старателей обвести хотела, а те опять ее. Вот какие порядки были. Про золото стороной дознаться только можно было.
Левонтию, однако, не потаили — сказали честь честью. Видят, какой уж он добытчик. Пускай хоть перед смертью потешится.
Пришел это Левонтий на Рябиновку, облюбовал место и начал работать. Только силы у него мало. Живо намахался, еле жив сидит, отдышаться не может. Ну, а ребятишки, какие они работники? Все ж таки стараются. Поробили так-то с неделю либо больше, видит Левонтий — пустяк дело, на хлеб не сходится. Как быть? А самому все хуже да хуже. Исчах совсем, но неохота по миру идти и на ребятишек сумки надевать. Пошел в субботу сдать в контору золотишко, какое намыл, а ребятам сказал:
— Вы тут побудьте, струмент покараульте, а то таскать-то взад-вперед ни к чему нам.
Остались, значит, ребята караульщиками у шалашика. Сбегал один на Чусову-реку. Близко она тут. Порыбачил маленько. Надергал пескозобишков, окунишков, и давай они ушку себе гоношить. Костер запалили, а дело к вечеру. Боязно ребятам стало.
Только видят — идет старик, заводской же. Семенычем его звали, а как по фамилии — не упомню. Старик этот из солдат был. Раньше-то, сказывают, самолучшим кричным мастером значился, да согрубил что-то приказчику, тот его и велел в пожарную отправить — пороть, значит. А этот Семеныч не стал даваться, рожи которым покорябал, как он сильно проворный был. Известно, кричный мастер. Ну, все ж таки обломали. Пожарники-то тогда здоровущие подбирались. Выпороли, значит, Семеныча и за буйство в солдаты сдали. Через двадцать пять годов он и пришел в завод-то вовсе стариком, а домашние у него за это время все примерли, избушка заколочена стояла. Хотели уж ее разбирать. Шибко некорыстна была. Тут он и объявился. Подправил свою избушку и живет потихоньку, один-одинешенек. Только стали соседи замечать — неспроста дело. Книжки какие-то у него. И каждый вечер он над ими сидит. Думали, — может, умеет людей лечить. Стали с этим подбегать. Отказал. «Не знаю, — говорит, — этого дела. И какое тут может леченье быть, коли такая ваша работа». Думали, — может, веры какой особой. Также не видно. В церкву ходит о пасхе да о рождестве, как обыкновенно мужики, а приверженности не оказывает. И тому опять дивятся — работы нет, а чем-то живет. Огородишко, конечно, у него был. Ружьишко немудрящее имел, рыболовную снасть тоже. Только разве этим проживешь? А деньжонки, промежду прочим, у него были. Бывало, кое-кому и давал. И чудно этак. Иной просит-просит, заклад дает, набавку, какую хошь, обещает, а не даст. К другому сам придет:
— Возьми-ка, Иван или там Михайло, на корову. Ребятишки у тебя маленькие, а подняться, видать, не можешь. — Однем словом, чудной старик. Чертознаем его считали. Это больше за книжки-то.
Вот подошел этот Семеныч, поздоровался. Ребята радехоньки, зовут его к себе:
— Садись, дедушко, похлебай ушки с нами. Он не посупорствовал, сел. Попробовал ушки и давай похваливать — до чего навариста да скусна. Сам из сумы хлебушка мяконького достал, ломоточками порушал и перед ребятами грудкой положил. Те видят — старику ушка поглянулась, давай уплетать хлебушко-от, а Семеныч одно свое — ушку нахваливает, давно, дескать, так-то не едал. Ребята под этот разговор и наелись как следует. Чуть не весь стариков хлеб съели. А тот, знай, похмыкивает:
— Давно так-то не едал.
Ну, наелись ребята, старик и стал их спрашивать про их дела. Ребята обсказали ему все по порядку, как отцу от заводской работы отказали и на волю перевели, как они тут работали. Семеныч только головой покачивает да повздыхивает: охо-хо да охо-хо. Под конец спросил:
— Сколь намыли?
Ребята говорят:
— Золотник, а может, поболе, — так тятенька сказывал. Старик встал и говорит:
— Ну ладно, ребята, надо вам помогчи. Только вы уж помалкивайте. Чтоб ни-ни. Ни одной душе живой, а то… — И Семеныч так на ребят поглядел, что им страшно стало. Ровно вовсе не Семеныч это. Потом опять усмехнулся и говорит:
— Вот что, ребята, вы тут сидите у костерка и меня дожидайтесь, а я схожу — покучусь кому надо. Может, он вам поможет. Только, чур, не бояться, а то все дело пропадет. Помните это хорошенько.
И ушел старик в лес, а ребята остались. Друг -на друга поглядывают и ничего не говорят. Потом старший насмелился и говорит тихонько:
— Смотри, братко, не забудь, чтобы не бояться, — а у самого губы побелели и зубы чакают.
Младший на это отвечает:
— Я, братко, не боюсь, — а сам помучнел весь.
Вот сидят так-то, дожидаются, а ночь уж совсем, и тихо в лесу стало.
Слышно, как вода в Рябиновке шумит. Прошло довольно дивно времечко, а никого нет, у ребят испуг отбежал. Навалили они в костер хвои, еще веселее стало. Вдруг слышат — в лесу разговаривают. Ну, думают, какие-то идут Откуда в экое время? Опять страшно стало.
И вот подходят к огню двое. Один-то Семеныч, а другой с ним незнакомый какой-то и одет не по-нашенски. Кафтан это на ем, штаны — все желтое, из золотой, слышь-ко, поповской парчи, а поверх кафтана широкий пояс с узорами и кистями, также из парчи, только с зеленью. Шапка желтая, а справа и слева красные зазорины, и сапожки тоже красные. Лицо желтое, в окладистой бороде, а борода вся в тугие кольца завилась. Так и видно, не разогнешь их. Только глаза зеленые и светят, как у кошки. А смотрят по-хорошему, ласково. Мужик такого же росту, как Семеныч, и не толстый, а видать, грузный. На котором месте стал, под ногами у него земля вдавилась. Ребятам все это занятно, они и бояться забыли, смотрят на того человека, а он и говорит Семенычу шуткой так:
— Это вольны-то старатели? Что найдут, все заберут? Никому не оставят?
Потом прихмурился и говорит Семенычу, как советует с им:
— А не испортим мы с тобой этих ребятишек? Семеныч стал сказывать, что ребята не балованные, хорошие, а тот опять свое:
— Все люди на одну колодку. Пока в нужде да в бедности, ровно бы и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так откуда только на их всякой погани налипнет.
Постоял, помолчал и говорит:
— Ну ладно, попытаем. Малолетки, может, лучше окажутся. А так ребятки ладненьки, жалко будет, ежели испортим. Меньшенький-то вон тонкогубик. Как бы жадный не оказался. Ты уж понастуй сам, Семеныч. Отец-то у них не жилец. Знаю я его. На ладан дышит, а тоже старается сам кусок заработать. Самостоятельный мужик. А вот дай ему богатство — тоже испортится.
Разговаривает так-то с Семенычем, будто ребят тут и нет. Потом посмотрел на них и говорит:
— Теперь, ребятушки, смотрите хорошенько. Замечайте, куда след пойдет. По этому следу сверху и копайте. Глубоко не лезьте, ни к чему это.
И вот видят ребята — человека того уж нет. Которое место до пояса — все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь такая, как была, только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная. И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея. Голова поднялась выше леса. Потом тулово выгнулось прямо на костер, вытянулось по земле, и поползло это чудо к Рябиновке, а из земли всё кольца выходят да выходят. Ровно им и конца нет. И то диво, костер-то потух, а на полянке светло стало. Только свет не такой, как от солнышка, а какой-то другой, и холодом потянуло. Дошел змей до Рябиновки и полез в воду, а вода сразу и замерзла по ту и по другую сторону. Змей перешел на другой берег, дотянулся до старой березы, которая тут стояла, и кричит:
— Заметили? Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!
Сказал так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела, и костерок оттаял и загорелся, только трава будто все еще озябла, как иней ее прихватил. Семеныч и объясняет ребятам:
— Это есть Великий Полоз. Все золото в его власти. Где он пройдет — туда оно и подбежит. А ходить он может и по земле и под землей, как ему надо, и места может окружить, сколько хочет. Оттого вот и бывает — найдут, например, люди хорошую жилку, и случится у них какой обман, либо драка, а то и смертоубийство, и жилка потеряется. Это, значит. Полоз побывал тут и отвел золото. А то вот еще… Найдут старатели хорошее, россыпное золото, ну, и питаются. А контора вдруг объявит — уходите, мол, за казну это место берем, сами добывать будем. Навезут это машин, народу нагонят, а золота-то и нету. И вглубь бьют и во все стороны лезут — нету, будто вовсе не бывало. Это Полоз окружил все то место да пролежал так-то ночку, золото и стянулось все по его-то кольцу. Попробуй найди, где он лежал.
Не любит, вишь, он, чтобы около золота обман да мошенство были, а пуще того, чтобы один человек другого утеснял. Ну, а если для себя стараются, тем ничего, поможет еще когда, вот как вам. Только вы смотрите, молчок про эти дела, а то все испортите. И о том старайтесь, чтобы золото не рвать. Не на то он вам его указал, чтобы жадничали. Слышали, что говорил-то? Это не забывайте первым делом. Ну, а теперь спать ступайте, а я посижу тут у костерка.
Ребята послушались, ушли в шалашик, и сразу на их сон навалился. Проснулись поздно. Другие старатели уж давно работают. Посмотрели ребята один на другого и спрашивают:
— Ты, братко, видел вчера что-нибудь? Другой ему:
— А ты видел?
Договорились все ж таки. Заклялись, забожились, чтобы никому про то дело не сказывать и не жадничать, и стали место выбирать, где дудку бить. Тут у них маленько спор вышел. Старший парнишечка говорит:
— Надо за Рябиновку у березы начинать. На том самом месте, с коего Полоз последнее слово сказал. Младший уговаривает:
— Не годится так-то, братко. Тайность живо наружу выскочит, потому — другие старатели сразу набегут полюбопытствовать, какой, дескать, песок пошел за Рябиновкой. Тут все и откроется.
Поспорили так-то, пожалели, что Семеныча нет, посоветовать не с кем, да углядели — как раз по середке вчерашнего огневища воткнут березовый колышек. «Не иначе, это Семеныч нам знак оставил», — подумали ребята и стали на том месте копать.
И сразу, слышь-ко, две золотые жужелки залетели, да и песок пошел не такой, как раньше. Совсем хорошо у них дело сперва направилось. Ну, потом свихнулось, конечно. Только это уж другой сказ будет.
12 августа 2014
Это произошло несколько лет назад.
Телефонной связи между кордонами и базой заповедника тогда еще не было.
Весть о страшном, пятидесятиметровом полозе привез верхом на коне молодой рыбак с озера Аргази.
Он гнал лошадь, как мог. Задыхаясь от бешеной езды, примчался рыбак на базу в полдень и передал записку директору заповедника.
Читать далее »
11 августа 2014
Хорошая рыбка султанка; много раз она вместе с камсой спасала южный берег Крыма от голода. Рыбка эта не простая, а поджаренная — оттого она и переливается золотом в воде. Вот как дело было.
Турецкий султан Магомет II подошел к Константинополю с большим войском, но жаль ему было разорять город и послал он предложение царю Константину сдать город без боя. Царь сидел в саду своего дворца у фонтана, а жена его тут же жарила небольшую рыбку. Когда посланный султана передал его предложение, Константин сказал, указывая на жаровню: «Передай своему султану, что когда эти рыбки выпрыгнут со сковороды в фонтан, тогда будет сдан Константинополь». Ушел посол — а рыбки вдруг одна за другой попрыгали со сковороды в воду фонтана. Побледнел царь. Через два дня Константинополь был занят турками. Повелел султан бросить рыбок из фонтана в море, чтобы они плодились в нем и напоминали людям о великом событии — взятии Константинополя.
Вот и появилось в Черном море много рыбок с золотистыми боками — это и есть султанка.
11 августа 2014
Жил некогда на свете богатырь, и была у него чудодейственная стрела, которую он прятал в глубоком подземелье за семью замками.
Славилась стрела не тем, что была из чистого золота выкована, драгоценными камнями украшена, а тем, что таила в себе страшную разрушительную силу. Стоило богатырю взять лук, натянуть тугую тетиву, и стрела с оглушительным грохотом взлетала ввысь, оставляя за собой огненный след. И там, где она пролетала, вспыхивал воздух, закипала вода, плавилась земля, гибло все живое.
Страшное это было оружие! К счастью, находилось оно в надежных руках. Богатырь был человеком справедливым, мирным и огненную стрелу без надобности в руки не брал. На другие государства он не покушался, а на его отечество враги не нападали — боялись.
Перед смертью задумался богатырь: кому передать огненную стрелу? Сыновьям? Нет. Воины они храбрые, сильные, но еще молоды и безрассудны. Не удержаться им от соблазна испробовать силу огненной стрелы — и вспыхнет тогда братоубийственная война, и погибнет тогда не один народ, исчезнет с лица земли не одно государство.
Нет, никому нельзя доверить такое грозное оружие.
Надо спрятать стрелу так, чтобы ее долгое время никто не мог отыскать. И лишь тогда, когда не будет войн и на земле воцарится вечный мир, — тогда люди найдут чудодейственную стрелу и используют ее силу в мирном, созидательном труде.
Позвал отец своих сыновей и говорит им:
— Дети мои! Я уже стар, недолго мне осталось жить на свете. Исполните же мое последнее желание. Вот вам ключи, откройте подземелье, возьмите огненную стрелу, о страшной силе которой вы слыхали. Далеко отсюда, на юге, есть глубокое море. Отнесите туда стрелу и опустите ее на дно этого моря.
Исполняя волю своего отца, воины взяли стрелу и отправились в путь.
Несколько лет странствовали братья по белу свету. Наконец пришли они в горную страну, омываемую с трех сторон морем. Взобрались на самую высокую гору и увидели синее-синее море. Окутанное утренней розовой дымкой, оно мирно спало.
В спокойной воде, словно в зеркале, отражался огненный шар восходящего солнца.
Это было Черное море. В его водах и решили братья захоронить огненную стрелу.
Вдруг братья почувствовали, что жаль им расставаться с драгоценной ношей. И честолюбивые мечты овладели ими.
— Послушай, брат, — начал осторожно младший. — Зачем нам выбрасывать такое сокровище в море? Ведь это же наследство наше…
— Да, — согласился старший. — Огненная стрела по праву принадлежит нам. И ничего плохого в том не будет, если мы оставим ее у себя.
— Если бы мы имели волшебную стрелу, — продолжал младший, — мы завоевали бы эту прекрасную страну, построили на берегу моря замок, взяли бы себе в жены самых красивых и богатых девушек.
— Да что одну страну! Мы, завоевали бы все страны, которые знаем и которых еще не знаем. Нам покорились бы целые племена и народы…
И договорились братья, что спрячут стрелу в горах, а отцу скажут, что сделали, как он велел.
Отыскали они в горах глубокую пещеру, спрятали в ней стрелу и отправились в обратный путь.
Каково же было их удивленье, когда, возвратясь домой, они узнали, что отец каким-то образом раскрыл их замысел. С негодованием набросился старик на сыновей, упрекая их в непослушании.
— Не будет вам моего благословения, — сказал он, — пока стрела не ляжет на дно моря.
Убедившись в том, что им не удается завладеть грозным оружием, братья отправились к берегам Черного моря и с грустью выполнили волю отца. Огненная стрела опустилась в бездну морскую. Потемнело от гнева мора, закипели, заволновались его тихие воды.
До сих пор где-то на дне морском лежит огненная стрела, и до сих пор Черное море хранит эту тайну. Только иногда забурлит оно, заклокочет, подымет громадные волны, тщетно пытаясь выбросить из недр своих смертоносное оружие.
11 августа 2014
Кизил — Чертова ягода
Прапрадед мой чумаком был: в Крым за солью ездил. Как и подобает — волами…
Так вот, этот самый мой прапрадед рассказывал своей двоюродной сестре, а та пересказала жене мужнина брата моей бабушки, а жена мужнина брата — бабушке, а бабушка моей тетке, а тетка уже мне вот эту «историю», причем бабушка божилась и клялась, что все это чистейшая правда.
Когда Аллах сотворил мир и закончил свою работу, на земле наступила весна, и на деревьях в земном раю начали распускаться почки.
И потянулось к этим почкам все живое и на земле сущее: тот одно хватает, тот другое. Одним словом — никакого порядка. Аллах видит, что надо порядок навести, позвал всех к себе и повелел каждому выбрать одно какое-нибудь дерево или цветок, чтобы потом только им и пользоваться. Мои предки тогда избрали вишню… Пришел и черт.
— Ну, что же ты, черт, выбрал? — спрашивает Аллах.
Черт отвечает:
— Кизил.
— Хорошо. Бери кизил, — улыбнулся Аллах.
Обрадовался черт. Всех, мол, обманул: кизил первым зацвел, значит, и созреет раньше. А первая ягода — дорогая ягода: повезет свой кизил на базар, продаст дороже, чем другие.
Наступило лето. Начали созревать плоды: черешни, вишни, абрикосы, персики, яблоки, а кизил все еще зеленый. Твердый и зеленый.
Не созревает кизил. Со временем красный сделался, но, как и прежде, — твердый и кислый.
— Ну, как твой кизил? — насмехаются люди.
— Гадость, а не ягода. Не повезу на базар! Собирайте сами!
И вот поздней осенью, когда в садах собрали все плоды, пошли люди в лес и увидели почерневшую, но очень сладкую и вкусную ягоду. Собрали люди кизил, лакомятся и издеваются над чертом:
— Прозевал!
Черт очень разозлился и отомстил людям. На следующую осень он сделал так, что кизила уродилось вдвое, а может, и втрое больше, чем прошлый раз, и солнцу, чтобы он созрел, понадобилось послать на землю значительно больше тепла.
Обрадовались люди, что такой большой урожай кизила, не поняли каверзы. А солнце истощилось за лето, и наступила на земле такая зима, что повымерзли у людей сады.
С того времени существует такая примета: если урожай кизила — будет холодная зима.
11 августа 2014
Кизильташ
В те времена, когда Кизильташ был ещё киновией, и всё население его состояло из десятка монахов, епархиальное начальство прислало туда на епитимию некоего отца Самсония.
В киновии скоро полюбили нового иеромонаха, полюбили за его весёлый, добрый нрав, за сердечную простоту и общительность. В свой черёд и отец Самсоний привязался к обители, которой управлял тогда великой души человек — игумен Николай. Сроднился с горами, окружавшими высокой стеной монастырь; сжился с лесной глушью и навсегда остался в Кизильташе.
В монастырь редко кто заглядывал из богомольцев; соседи татары относились к нему враждебно, и монахам приходилось жить лишь тем, что они могли добыть своим личным трудом.
Только раза два-три в год наезжала помолиться Богу, а кстати, по ягоду и грибы, местная отузская помещица с семьёй, и тогда дни эти были настоящим праздником для всех монахов и особенно для отца Самсония.
Монахи слышали звонкие женские голоса, общались со свежими наезжими людьми, которые вносили, в их серую, обыденную жизнь много радости и оживления. А отец Самсоний знал, как никто, все грибные и ягодные места, умел занять приветным словом дорогих гостей и потому пользовался в семье помещицы особым расположением.
Уезжая из обители, гости оставляли разные съедобные припасы, которые монахи экономно сберегали для торжественного случая.
Так шли годы, и как-то незаметно для себя и других, молодая, жизнерадостная помещица обратилась в хворую старуху, а отец Самсоний стал напоминать высохший на корню гриб, не нужный ни себе, ни людям. Почти не сходил он со своего крылечка, обвитого виноградной лозой. И если воскресал в нём прежний любитель грибного спорта, то только тогда, когда приезжали по грибы старые отузские друзья.
И вот однажды, когда настала грибная пора, игумен, угощая отца Самсония после церковной службы обычной рюмкой водки, сказал:
— По грибы больше не поведешь.
— Почему?
— Еле ноги волочит. Не дойду, говорит, а был ей будто сон: в тот год, когда по грибы не пойдет, — в тот год и помрет. Сокрушается.
Жаль стало отцу Самсонию, не из корысти, а от чистого сердца; сообразил он что-то и стал просить:
— А вы её, отец игумен, все-таки уговорите; грибы будут сейчас за церковью, в дубняке.
— Насадишь, что ли? — усмехнулся отец Николай и обещал похлопотать.
И действительно помещица, к общему удивлению, собралась и приехала со всей семьёй в монастырь.
Обрадовались все ей, радовалась и она, услышав знакомый благовест монастырского колокола. Точно легче стало на душе и притихла на время болезнь.
— Ну вот и слава Богу, — ликовал, потирая руки, отец Самсоний.
— Отдохните, в церкви помолитесь, а завтра по грибы. А сам с ночи отправился в грибную балку у лысой горы и к утру, когда ещё все спали, успел посадить в дубняке, за церковью, целую корзину запеканок.
Только что кончил свои хлопоты, как ударил колокол. Перекрестился отец Самсоний и сел под развесистым дубом отдохнуть. От усталости старчески дрожали руки и ноги и колыхалось, сжимаясь, одряхлевшее сердце. Но светло и радостно было на душе, потому что успел сделать всё, как задумал. Глядишь, с верхней скальной кельи спускается суровый схимник, старец Геласий. Побаивался отец Самсоний старца и избегал встречи с ним. Всегда всех корил Геласий и никто не видал, чтобы он когда-нибудь улыбнулся.
— Мирской суетой занимаешься. Обман пакостный придумываешь. Посвящение своё забыл. Тьфу, прости Господи, — отплюнулся старец и побрёл в церковь.
Упало от этих слов сердце у отца Самсония, ушла куда-то светлая радость и не вернулась, когда очарованная старуха, срывая искусно насаженную запеканку, воскликнула:
— Ну, значит, ещё мне суждено пожить. А я уж и не чаяла дотянуть.
— Да что с тобой, отец Самсоний, — добавила она, по глядев на Самсония.
— Нездоровится что-то. Состарился, сударыня.
И хотел подбодриться, как видит, возвращается Геласий из церкви, к ним присматривается. Остановился, погрозил пальцем.
— Где копал, там тебя скоро зароют.
Испугался Самсоний пророческому слову старца. Всегда сбывалось оно.
…скоро зароют.
— Да что с тобой сталось, отец Самсоний, — допытывалась помещица, уезжая из монастыря.
А к ночи отец Самсоний почувствовал себя так плохо, что вызвал игумена и поведал ему о своем тяжком нездоровье, о том, как корил и что предрёк ему Геласий и как неспокойно стало у него на душе.
— Ну, грех не велик, — успокаивал добрый игумен, — а за светлую радость людям тебя сам Бог наградит.
Пошёл игумен к Геласию, просил успокоить болезнующего, но не вышло ничего. Отмалчивался Геласий и только, когда уходил игумен, бросил недобрым словом:
— На отпевание приду.
И случилось всё так, как предсказал Геласий.
Недолго хворал отец Самсоний и почувствовал, что пришла смерть. Отсоборовали умирающего, простилась с ним братия, остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.
Вдруг видит — поднялся на локтях Самсоний, откинулся к стене, а на стене висела вязка сухих грибов, и засветились они, точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и испустил дух.
Рассказали монахи друг другу об этом и стали коситься на Геласия, а Геласий трое суток, не отходя от гроба, клал земные поклоны, молился и шептал:
— Ушёл грех, осталась святость.
Как понять — не знали монахи, и была между ними тревога и жуть.
Ещё больше пошло толков, когда, придя на девятый день к могиле отца Самсония, — а похоронили его, по указанию схимника, в дубняке, за церковью, — увидели, что у могильного креста выросли грибы.
Повырывал их Агафангел иеродиакон, игумен окропил место святой водой, соборне отслужили сугубую панихиду.
А на сороковой день повторилось то же, и не знали, что думать, — по греху ли, по святости совершается.
Пошли у монахов сны об отце Самсонии; стали поговаривать, будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы, а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.
Стали замечать, что если больному отварить гриб, сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.
Так говорили все в один голос, и только Геласий схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце Самсонии.
И вот, как раз в полугодие кончины Самсония, случилась с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал в беспамятство. Собрались в келье старца монахи — не узнал никого Геласий, а когда игумен хотел его приобщить, оттолкнул чашу с дарами.
Скорбел игумен и молил Бога вразумить старца. Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его, принял святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:
— Помните грибы отца Самсония. То были святые грибы.
Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.
kp74ru 11 августа 2014