Архив метки: краеведение

Это путешествие было нашим первым маршрутом выходного дня. Маршрут этот очень насыщенный и разнообразный по типу достопримечательностей: история и краеведение, памятники природы, техногенные объекты, мифы и мистика.

Хорошая рыбка султанка; много раз она вместе с камсой спасала южный берег Крыма от голода. Рыбка эта не простая, а поджаренная — оттого она и переливается золотом в воде. Вот как дело было.

Турецкий султан Магомет II подошел к Константинополю с большим войском, но жаль ему было разорять город и послал он предложение царю Константину сдать город без боя. Царь сидел в саду своего дворца у фонтана, а жена его тут же жарила небольшую рыбку. Когда посланный султана передал его предложение, Константин сказал, указывая на жаровню: «Передай своему султану, что когда эти рыбки выпрыгнут со сковороды в фонтан, тогда будет сдан Константинополь». Ушел посол — а рыбки вдруг одна за другой попрыгали со сковороды в воду фонтана. Побледнел царь. Через два дня Константинополь был занят турками. Повелел султан бросить рыбок из фонтана в море, чтобы они плодились в нем и напоминали людям о великом событии — взятии Константинополя.

Вот и появилось в Черном море много рыбок с золотистыми боками — это и есть султанка.

Село (Юго-Конево)

церковь Рождества Пресвятой Богородицы Юго-Конево

Надо сказать, что огромное село, в 1200 дворов, раскинувшееся на семь километров, одно из старейших русских поселений Южного Урала, воплотило в себе характерные особенности уральских сёл средней величины — по стуктуре экономики, планировке и архитектуре, национальному и классовому составу, уровню культуры… Его история связывается с возникновением деревень на землях Багарякской слободы (после её основания в 1689 году). Архивные документы указывают на возраст села — старше Екатеринбурга (1723 год), Каслей (1747 год), Кыштымского, Верхне-Уфалейского и Сысертского заводов.

Наши предки, невзирая на суровый климат, не ошиблись в выборе места. Широкая долина самой полноводной реки в регионе богата природными ресурсами: плодородные земли, обширные сенокосные угодья, рыбные водоёмы, множество диких животных и пушного зверя в окрестных лесах, масса водоплавающей и лесной дичи. Сосновые леса обрамляли долину Синары на десятки километров. Лучших условий не найдёшь и для строительства: всё под рукой — древесные материалы, строительный плитняковый гранит. Только самый отъявленный лодырь не строил здесь усадьбы со всеми атрибутами богатого хозяйства.

Кроме того, по любым измерениям (если смотреть на карты, где село ещё нанесено), оно находилось на одинаковом расстоянии как от Свердловска, так и от Челябинска. По тракту через Тюбук до Екб — 130, до Челябинска — 132 км, на одинаковом расстоянии и железные дороги — до станции Багаряк 50, до станции Маук — 55 км.

Интересна была и архитектура села — традиционная уральская, но с особинкой. Все улицы длинные и параллельные между собой оказались перерезаны надвое одной, самой короткой и как оказалось, центральной. Именно на Первомайской расположились храм и больница, а позднее — универмаг, сельпо, столовая, дневная сельская школа с интернатом, клуб и библиотека. Была здесь же и своя хлебопекарня — хлеб пекли из собственной муки на всё село. У самого перекрёстка с улицей Ленина в больших двухэтажных (бывших купеческих) домах сельсовет и правление колхоза.

Советский период истории только укрепил и развил основательность села. После открытия здесь в 1930-х годах месторождений цветных металлов начались промышленные разработки, было основано Юго-Конёвское вольфрамовое рудоуправление, построен на окраине целый посёлок — Горный (хотя жители продолжали называть его Конёвский рудник, даже и не зная географического или официального названия посёлка), продолжение села в сторону равнинных безлесных татарских земель. Горный как бы замыкал село по правомуберегу с юго-востока. Здесь были и двухквартирные коттеджи, и многоквартирные двухэтажки, конторы, магазины, медпункт, баня, гостиница, всё компактно и удобно жителям. Возле детского сада и школы, которые находились за посёлком, было удивительно чисто — ни заездов, ни скотины. Рудоуправление имело даже свой летний пионерлагерь — в селе Боёвка, на 80 детей, в бывшем лагере военнопленных австрийцев времён первой мировой войны. (это тоже отдельная история)

Рудоуправление органично сосуществовало с колхозом: излишки продуктов колхозники охотно продавали рабочим — не надо вести в город на базар. Обеспечивали себя молоком, мясом, овощами, хлебом. Скотину, несмотря на хрущёвскую политику налогообложения подворий, многие сохранили, хотя налоги были чудовищными. Да и равнинные черноземные угодья всё же земледелие, а не рудодобычу делали сельское хозяйство ведущей отраслью. Село объединило в 1950-м году ПЯТЬ основательно истерзанных военным лихолетьем колхозов (для интереса приведу названия: «Красное поле», «Заветы Ильича», «Красный доброволец», «Энергия красных партизан» и «Энергия» деревни соответственно Игиш, левобережная часть Ю-К, правый берег Синары, Трошково и Малое Трошково)! К середине 1950-х объединённое хозяйство считалось одним из лучших в Челябинской области и в числе первых колхозов-миллионеров Багарякского района. Так было до ликвидации колхоза после сентября 1957 года.

Храм

Духовным началом Юго-Конёво, как и любого села, всегда оставалась церковь. Стяжая духовные сокровища народа, сельские храмы являлись и культурными центрами, и носителями глубокой нравственной идеи. В церквях хранились книги, проводились службы и праздники, создавались школы грамоты и церковно-приходские классы.

Белокаменная красавица с небесно-голубыми куполами, золочёными крестами и малиновым звоном колоколов стояла на самом высоком и почётном месте — в начале Первомайской улицы со стороны Каслей, будто открывая «царские ворота» желанным гостям. Возвышаясь над селом, она не довлела над ним, а вселяла мир и покой.

По «Церковно-приходской летописи Николаевской церкви села Конёвского», она была заложена в 1819 году в честь Рождества Пресвятая Богородицы. Жрам расширялся и строился с ростом прихода. 8 мая 1839 года был освящён главный придел во имя Святителя Николая Мирликкийского Чудотворца. С той поры она стала именоваться Николаевской. Однако 11 октября 1888 года (900-летие Крещения Руси) она была вновь освящена в честь Рождества Пресвятая Богородицы. Примерно тогда же появилась широкая каменная ограда с ажурными железными решётками, что особенно — не с колючими пиками, а с овальным завершением всех фигур. До революции в селе работала церковно-приходская школа для девочек. Мальчики обучались в школах грамоты, а с появлением земств — в светских земских школах. В Конёвском приходе было три земские школы: в селе, в деревнях Игиш и Трошково.

Был у церкви до 1917 года и свой церковный дом, двухэтажный, каменный. Просторный, со светлыми окнами и большими залами, он стоял на противоположной стороне улицы, дверь-в-дверь с церковью. Построен он был из красного кирпича. Узорные обрамления дверей, окон, углов и карнизов, рельефно выступающих в общей кладке, придавал дому не жилой, а учрежденческий вид. Похоже и строился он не для жилья, а лишь в 1885 году на втором этаже стали жить два местных священника, а нижний заняла ЦПШ, но вскоре для священников церковь построила просторные деревянные дома рядом с храмом, на Первомайской.

Несмотря на всякие невзгоды, иконостасы в обоих приделах сохранились в том виде, в каком они пребывали в начале ХХ века. Приход храма составляли жители Юго-Конёво вместе с Трошковым, Малым Трошковым, Игишем, а позднее, в 30-40-х годах и рабочие посёлков Юго-Конёвского и Карасьевского рудников. С тотальным наступлением на религию коммунистической идеологии церкви разрушались одна за другой, здания храмов приспосабливались под склады, клубы, зернохранилища и даже МТС. И чем меньше оставалось церквей в регионе, тем больше становился Конёвский приход.

В большие праздники мужики обозами везли свои семьи из окрестных деревень в Ю-К, чтобы праздник христианский справить в православном храме. В сороковых — пятидесятых приезжали верующие уже со всех концов нашего края —
из Свердловска и Челябинска, Сысерти, Верхнего Уфалея, Каменска-Уральского и «атомных» городов. Не всё было гладко и в Конёвском храме, но парадокс жизни и беспощадная ирония судьбы не уберегла единственную выжившую при Советах церковь, но разрушила её другим способом.

Уникальный мост

В центре села, по Первомайской улице, через реку Синара, построен арочный мост. Кто-то когда-то назвал его «Остров любви». Меткое название сохранялось даже после выселения села. Но строился он не для красоты и забавы гуляющей молодёжи. Не только для соединения двух берегов одной реки, но и как часть дороги, которую начали строить в 1897 году от станции Баженово Тюменской железнодорожной ветки до станции Маук на Челябинской железной дороге. Трактовая дорога, частично (очень мало) сохранённая до наших дней проходила через сёла Мамино, Гаёво, Багаряк, Юго-Конёво, Тюбук и Касли. Для того времени тракт Баженово — Маук имел большое экономическое значение, сединив две железные дороги и отдельные территории нескольких крупных регионов Урала и Зауралья.

По сведениям «Церковно-приходской летописи Вознесенской церкви Багарякского села», по летописным документам Конёвской Николаевской церкви, каменные арочные мосты через реки Багаряк и Синара начали строить вместе с трактом и к 1 сентября 1899 года закончили работы. Мосты оборудовали железными обережами в каменных столбах на продольных предохранительных брустверах из камня. Приходится лишь удивляться тому, как вручную, без необходимой техники, менее чем за два сезона построены такие важные и крупные сооружения, ососбенно пятиарочный Багарякский мост.

При виде Конёвского моста для наблюдательного человека открывается одна маленькая хитринка технологии старинного мостостроения. Багарякский мост возводили от берега до берега — обычная схема строительства. Конёвский мост строился на правом берегу в котловане вблизи реки, но НЕ ЧЕРЕЗ РЕКУ. Когда мост был готов, конёвцы всем миром прокапывали каналы — от одного русла реки до моста по одной стороне, что ниже по руслу, и от моста до русла — по другой стороне. Затем убрали перемычки между руслом и каналом, а ненужную часть русла, между началом и концом канала, забутили камнем, завалили глиной с тальниковой чащей для связки. Образовалась своеобразная плотина от моста до левого берега, преградившая поток по родному руслу. Так люди «втиснули» реку в новое, рукотворное русло, пустив Синару под мост. Но река не очень-то смирилась с насилием. Укротить капризы Синары удалось лишь на время — когда она блаженствует под крышей льда или купается в лучаз летнего солнца. Даже в слабенькие весенние паводки при затяжных вёснах вода не просто размывала плотину. Своим мощным напором непокорная уральская река перекидывала через плотину в родное русло огромные льдины, устраивала ледяные заторы. Диву давались люди, глядя на буйный норов реки, когда она переполнена водой.

По материалам книги Геннадия Базуева «Заложники», Челябинск, «Рифей», 1997. ISBN 5-88521-130-2

Жил некогда на свете богатырь, и была у него чудодейственная стрела, которую он прятал в глубоком подземелье за семью замками.

Славилась стрела не тем, что была из чистого золота выкована, драгоценными камнями украшена, а тем, что таила в себе страшную разрушительную силу. Стоило богатырю взять лук, натянуть тугую тетиву, и стрела с оглушительным грохотом взлетала ввысь, оставляя за собой огненный след. И там, где она пролетала, вспыхивал воздух, закипала вода, плавилась земля, гибло все живое.

Страшное это было оружие! К счастью, находилось оно в надежных руках. Богатырь был человеком справедливым, мирным и огненную стрелу без надобности в руки не брал. На другие государства он не покушался, а на его отечество враги не нападали — боялись.

Перед смертью задумался богатырь: кому передать огненную стрелу? Сыновьям? Нет. Воины они храбрые, сильные, но еще молоды и безрассудны. Не удержаться им от соблазна испробовать силу огненной стрелы — и вспыхнет тогда братоубийственная война, и погибнет тогда не один народ, исчезнет с лица земли не одно государство.

Нет, никому нельзя доверить такое грозное оружие.

Надо спрятать стрелу так, чтобы ее долгое время никто не мог отыскать. И лишь тогда, когда не будет войн и на земле воцарится вечный мир, — тогда люди найдут чудодейственную стрелу и используют ее силу в мирном, созидательном труде.

Позвал отец своих сыновей и говорит им:

— Дети мои! Я уже стар, недолго мне осталось жить на свете. Исполните же мое последнее желание. Вот вам ключи, откройте подземелье, возьмите огненную стрелу, о страшной силе которой вы слыхали. Далеко отсюда, на юге, есть глубокое море. Отнесите туда стрелу и опустите ее на дно этого моря.

Исполняя волю своего отца, воины взяли стрелу и отправились в путь.

Несколько лет странствовали братья по белу свету. Наконец пришли они в горную страну, омываемую с трех сторон морем. Взобрались на самую высокую гору и увидели синее-синее море. Окутанное утренней розовой дымкой, оно мирно спало.

В спокойной воде, словно в зеркале, отражался огненный шар восходящего солнца.

Это было Черное море. В его водах и решили братья захоронить огненную стрелу.

Вдруг братья почувствовали, что жаль им расставаться с драгоценной ношей. И честолюбивые мечты овладели ими.

— Послушай, брат, — начал осторожно младший. — Зачем нам выбрасывать такое сокровище в море? Ведь это же наследство наше…

— Да, — согласился старший. — Огненная стрела по праву принадлежит нам. И ничего плохого в том не будет, если мы оставим ее у себя.

— Если бы мы имели волшебную стрелу, — продолжал младший, — мы завоевали бы эту прекрасную страну, построили на берегу моря замок, взяли бы себе в жены самых красивых и богатых девушек.

— Да что одну страну! Мы, завоевали бы все страны, которые знаем и которых еще не знаем. Нам покорились бы целые племена и народы…

И договорились братья, что спрячут стрелу в горах, а отцу скажут, что сделали, как он велел.

Отыскали они в горах глубокую пещеру, спрятали в ней стрелу и отправились в обратный путь.

Каково же было их удивленье, когда, возвратясь домой, они узнали, что отец каким-то образом раскрыл их замысел. С негодованием набросился старик на сыновей, упрекая их в непослушании.

— Не будет вам моего благословения, — сказал он, — пока стрела не ляжет на дно моря.

Убедившись в том, что им не удается завладеть грозным оружием, братья отправились к берегам Черного моря и с грустью выполнили волю отца. Огненная стрела опустилась в бездну морскую. Потемнело от гнева мора, закипели, заволновались его тихие воды.

До сих пор где-то на дне морском лежит огненная стрела, и до сих пор Черное море хранит эту тайну. Только иногда забурлит оно, заклокочет, подымет громадные волны, тщетно пытаясь выбросить из недр своих смертоносное оружие.

Кизил — Чертова ягода

Прапрадед мой чумаком был: в Крым за солью ездил. Как и подобает — волами…

Так вот, этот самый мой прапрадед рассказывал своей двоюродной сестре, а та пересказала жене мужнина брата моей бабушки, а жена мужнина брата — бабушке, а бабушка моей тетке, а тетка уже мне вот эту «историю», причем бабушка божилась и клялась, что все это чистейшая правда.

Когда Аллах сотворил мир и закончил свою работу, на земле наступила весна, и на деревьях в земном раю начали распускаться почки.

И потянулось к этим почкам все живое и на земле сущее: тот одно хватает, тот другое. Одним словом — никакого порядка. Аллах видит, что надо порядок навести, позвал всех к себе и повелел каждому выбрать одно какое-нибудь дерево или цветок, чтобы потом только им и пользоваться. Мои предки тогда избрали вишню… Пришел и черт.

— Ну, что же ты, черт, выбрал? — спрашивает Аллах.

Черт отвечает:

— Кизил.

— Хорошо. Бери кизил, — улыбнулся Аллах.

Обрадовался черт. Всех, мол, обманул: кизил первым зацвел, значит, и созреет раньше. А первая ягода — дорогая ягода: повезет свой кизил на базар, продаст дороже, чем другие.

Наступило лето. Начали созревать плоды: черешни, вишни, абрикосы, персики, яблоки, а кизил все еще зеленый. Твердый и зеленый.

Не созревает кизил. Со временем красный сделался, но, как и прежде, — твердый и кислый.

— Ну, как твой кизил? — насмехаются люди.

— Гадость, а не ягода. Не повезу на базар! Собирайте сами!

И вот поздней осенью, когда в садах собрали все плоды, пошли люди в лес и увидели почерневшую, но очень сладкую и вкусную ягоду. Собрали люди кизил, лакомятся и издеваются над чертом:

— Прозевал!

Черт очень разозлился и отомстил людям. На следующую осень он сделал так, что кизила уродилось вдвое, а может, и втрое больше, чем прошлый раз, и солнцу, чтобы он созрел, понадобилось послать на землю значительно больше тепла.

Обрадовались люди, что такой большой урожай кизила, не поняли каверзы. А солнце истощилось за лето, и наступила на земле такая зима, что повымерзли у людей сады.

С того времени существует такая примета: если урожай кизила — будет холодная зима.

Кизильташ

В те времена, когда Кизильташ был ещё киновией, и всё население его состояло из десятка монахов, епархиальное начальство прислало туда на епитимию некоего отца Самсония.

В киновии скоро полюбили нового иеромонаха, полюбили за его весёлый, добрый нрав, за сердечную простоту и общительность. В свой черёд и отец Самсоний привязался к обители, которой управлял тогда великой души человек — игумен Николай. Сроднился с горами, окружавшими высокой стеной монастырь; сжился с лесной глушью и навсегда остался в Кизильташе.

В монастырь редко кто заглядывал из богомольцев; соседи татары относились к нему враждебно, и монахам приходилось жить лишь тем, что они могли добыть своим личным трудом.

Только раза два-три в год наезжала помолиться Богу, а кстати, по ягоду и грибы, местная отузская помещица с семьёй, и тогда дни эти были настоящим праздником для всех монахов и особенно для отца Самсония.

Монахи слышали звонкие женские голоса, общались со свежими наезжими людьми, которые вносили, в их серую, обыденную жизнь много радости и оживления. А отец Самсоний знал, как никто, все грибные и ягодные места, умел занять приветным словом дорогих гостей и потому пользовался в семье помещицы особым расположением.

Уезжая из обители, гости оставляли разные съедобные припасы, которые монахи экономно сберегали для торжественного случая.

Так шли годы, и как-то незаметно для себя и других, молодая, жизнерадостная помещица обратилась в хворую старуху, а отец Самсоний стал напоминать высохший на корню гриб, не нужный ни себе, ни людям. Почти не сходил он со своего крылечка, обвитого виноградной лозой. И если воскресал в нём прежний любитель грибного спорта, то только тогда, когда приезжали по грибы старые отузские друзья.

И вот однажды, когда настала грибная пора, игумен, угощая отца Самсония после церковной службы обычной рюмкой водки, сказал:

— По грибы больше не поведешь.

— Почему?

— Еле ноги волочит. Не дойду, говорит, а был ей будто сон: в тот год, когда по грибы не пойдет, — в тот год и помрет. Сокрушается.

Жаль стало отцу Самсонию, не из корысти, а от чистого сердца; сообразил он что-то и стал просить:

— А вы её, отец игумен, все-таки уговорите; грибы будут сейчас за церковью, в дубняке.

— Насадишь, что ли? — усмехнулся отец Николай и обещал похлопотать.

И действительно помещица, к общему удивлению, собралась и приехала со всей семьёй в монастырь.

Обрадовались все ей, радовалась и она, услышав знакомый благовест монастырского колокола. Точно легче стало на душе и притихла на время болезнь.

— Ну вот и слава Богу, — ликовал, потирая руки, отец Самсоний.

— Отдохните, в церкви помолитесь, а завтра по грибы. А сам с ночи отправился в грибную балку у лысой горы и к утру, когда ещё все спали, успел посадить в дубняке, за церковью, целую корзину запеканок.

Только что кончил свои хлопоты, как ударил колокол. Перекрестился отец Самсоний и сел под развесистым дубом отдохнуть. От усталости старчески дрожали руки и ноги и колыхалось, сжимаясь, одряхлевшее сердце. Но светло и радостно было на душе, потому что успел сделать всё, как задумал. Глядишь, с верхней скальной кельи спускается суровый схимник, старец Геласий. Побаивался отец Самсоний старца и избегал встречи с ним. Всегда всех корил Геласий и никто не видал, чтобы он когда-нибудь улыбнулся.

— Мирской суетой занимаешься. Обман пакостный придумываешь. Посвящение своё забыл. Тьфу, прости Господи, — отплюнулся старец и побрёл в церковь.

Упало от этих слов сердце у отца Самсония, ушла куда-то светлая радость и не вернулась, когда очарованная старуха, срывая искусно насаженную запеканку, воскликнула:

— Ну, значит, ещё мне суждено пожить. А я уж и не чаяла дотянуть.

— Да что с тобой, отец Самсоний, — добавила она, по глядев на Самсония.

— Нездоровится что-то. Состарился, сударыня.

И хотел подбодриться, как видит, возвращается Геласий из церкви, к ним присматривается. Остановился, погрозил пальцем.

— Где копал, там тебя скоро зароют.

Испугался Самсоний пророческому слову старца. Всегда сбывалось оно.

…скоро зароют.

— Да что с тобой сталось, отец Самсоний, — допытывалась помещица, уезжая из монастыря.

А к ночи отец Самсоний почувствовал себя так плохо, что вызвал игумена и поведал ему о своем тяжком нездоровье, о том, как корил и что предрёк ему Геласий и как неспокойно стало у него на душе.

— Ну, грех не велик, — успокаивал добрый игумен, — а за светлую радость людям тебя сам Бог наградит.

Пошёл игумен к Геласию, просил успокоить болезнующего, но не вышло ничего. Отмалчивался Геласий и только, когда уходил игумен, бросил недобрым словом:

— На отпевание приду.

И случилось всё так, как предсказал Геласий.

Недолго хворал отец Самсоний и почувствовал, что пришла смерть. Отсоборовали умирающего, простилась с ним братия, остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.

Вдруг видит — поднялся на локтях Самсоний, откинулся к стене, а на стене висела вязка сухих грибов, и засветились они, точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и испустил дух.

Рассказали монахи друг другу об этом и стали коситься на Геласия, а Геласий трое суток, не отходя от гроба, клал земные поклоны, молился и шептал:

— Ушёл грех, осталась святость.

Как понять — не знали монахи, и была между ними тревога и жуть.

Ещё больше пошло толков, когда, придя на девятый день к могиле отца Самсония, — а похоронили его, по указанию схимника, в дубняке, за церковью, — увидели, что у могильного креста выросли грибы.

Повырывал их Агафангел иеродиакон, игумен окропил место святой водой, соборне отслужили сугубую панихиду.

А на сороковой день повторилось то же, и не знали, что думать, — по греху ли, по святости совершается.

Пошли у монахов сны об отце Самсонии; стали поговаривать, будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы, а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.

Стали замечать, что если больному отварить гриб, сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.

Так говорили все в один голос, и только Геласий схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце Самсонии.

И вот, как раз в полугодие кончины Самсония, случилась с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал в беспамятство. Собрались в келье старца монахи — не узнал никого Геласий, а когда игумен хотел его приобщить, оттолкнул чашу с дарами.

Скорбел игумен и молил Бога вразумить старца. Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его, принял святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:

— Помните грибы отца Самсония. То были святые грибы.

Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.

Очень мало в сети интернет картин, посвященных старому Челябинску. Наиболее известны картины двух челябинских художников — Игнатия Лукича Вандышева и Юрия Петровича Данилова. Неужели старый Челябинск так мало рисовали? Думаю, мы еще узнаем про художников, нарисовавших город столетней давности. Итак, перед вами старая Челяба:

Ю.П. Данилов «Виды старого Челябинска»
Юрий Петрович ДАНИЛОВ. 1926 – 2006. Челябинск
С 1995 по 2005 написал серию акварелей «Виды старого Челябинска», более 60 акварельных художественных реконструкций памятников зодчества города Челябинска.

Водонапорная башня

Челябинский вокзал

Северная сторона Соборной площади. Торговый Пассаж братьев Якушевых

Дом В.К. Покровкого по ул. Ивановской

Чаеразвесочная фабрика Кузнецова-Губкина

Челябинск. Христорождественский собор.

Торговый дом Валеева по ул. Уфимской

Римско-Католический собор

Усадьба Хованова по ул. Оренбургской

Женский Одигитриевский монастырь. Смоленская церковь

Первая электростанция по улице Сибирской (ныне улица Труда)

Первая насосная станция на реке Миасс

типография Вульфсона по улице Скобелевской (ныне улица Коммуны)

Общий вид Челябинска с южной стороны

Вид центра города у реки Миасс из Заречья

Свято-Троицкая церковь

Церковь Александра Невского

Симеоновская кладбищенская церковь

Вознесенская церковь женского монастыря

Покровская церковь при мужском духовном училище

Дом богатого горожанина по ул. Исетской

Дом общества потребителей. Кинотеатр «Люкс». Уфимская улица

продолжение на стр. 2

Юрий Гребеньков

От Нижне-Кыштымского завода до озера Травакуль около часу ходьбы. Выходишь на утренней зорьке по росистой, травяной прохладе, обогнешь Осиновую гору по лесной дороге, да коровьими тропинками мигом доберешься.

Сейчас дома далеко от завода ушли. А в старое время избы у самых домен табунились. Удобнее рабочему человеку, когда до работы рукой подать.

Названия озер по нашему краю все больше башкирами выдуманы. Многим известно, что «куль» означает озеро. А вот название озера «Травакуль», как утверждают кыштымские старожилы, из двух слов состоит. Русского и башкирского. Так как одинаково русские и башкиры в давние времена в кабале демидовской лямку тянули.

Вода в самом деле отливает в этом озере не только синью небесной или голубой красотой, что незабудками пролита, а иногда и зеленым малахитовым цветом. Будто бы на месте воды травяная елань пораскинулась. Только зеленый цвет не долго держится.

Работали в старое время у железоделательных домен два мужика. Кто немного посправнее жил, те своих лошадей на подворье держали. Такие вместе с конями на казенной работе парились, получая на несколько копеек жалованья побольше.

А у названных мужиков никакого хозяйства не было.

Михайлу-то старость гнуть начала. Почти полвека отдал он заводской работе. Жена у него умерла, а дети своими семьями обзавелись. Он и жил один в избенке, из бывшей бани слаженной. Чтобы зимой под уральской вьюгой не упасть, избенка кольями, как руками, о каменистую землю упиралась.

Одному жить — ежеминутно тужить. Бессонница да тоска ежеминутно сердце гложут. Михаило и пустил к себе на постой Тимоху.

Тимоха по заводу отменным парнем был. Природа его красотой не обидела, проворством не обошла. И сердце у парня было доброе, жалостливое. К нему заводские ребятишки, как к смоле, липли. Он им в пору весеннюю из тополиной коры свистков понаделает или игрушку сочинит, которая от колеса, в ручье установленного, чудные движения выкидывает. А то в лес ребячью ватагу ведет и упаси, чтобы кто-нибудь при нем лесную птаху или букашку обидел. Побледнеет весь и нет после этого тому парнишке к его занятным игрушкам ходу.

Только со здоровьем не ладил парень. На глазах засыхал и чах. Прямо скажем, и заводская огненная работа не из легких. Михаиле перед Тимохой стыдиться приходилось. Из-за него потерял здоровье парень. В заводе об этом немало разговоров отпылало. Здесь такая история приключилась.

Присудили Михаиле за провинку двадцать пять ударом плетью. Михайло старшим мастеровым стоял. Заело с выпуском планки. Выдали железо не первого сорта. Приказчик, как белены объелся, отсыпал мастеровому плетей целую четвертную. Наказанье на заводском дворе производилось, в дощатом сарае. Когда Михайлу на скамье растянули, да наказатель плетью взмахнул, да седые Михайлины волосы налетевшим ветром рвануло, Тимоха и выскочил. За что, мол, старого человека бить собираетесь. Меня лучше отхлестайте. Я во всем виноват. По моему недосмотру опростоволосились с плавкой. Приказчик сразу указ переменил. Соглядатаи хозяйские рады стараться. Отпустили Mихайлу и схватили парня. Приказчик наказанье переиначил: «Бить Тимоху не плетями, а батогами». Палками, значит. После палочных ударов у парня кровь изо рта хлынула. Повредили, видать, что-то в груди. С того времени не стало здоровья у Тимохи.

Летом в страдную пору приказчик завод останавливал. Пользовались такой вольностью уральские мастеровые. Оно и понятно. Один погожий день в страду целый год семью прокормит. У многих небольшое, да хозяйство. Уедут мужики с бабами и детишками на покосные делянки. Там днюют и ночуют. Опустеет, как вымрет, завод. А Михаиле с Тимохой — раздолье. Потому они жили и с хозяйством не маялись. Одну снасть собирали — рыбацкие удочки.

И до зорьки по прохладной темноте махнут на Травакуль.

Вот так однажды и ушли. Солнышко из-за леса только выныривало. У обоих любимым местом горка для рыбалки была.

Кругом сосны гудят, распевая зеленые песни. А горка эта гранитной стеной в зелень озера обрывается. Солнце на ней всегда прямо в лицо светит. Мастеровые рядышком сели. Лески из конского волоса размотали. Крючки самодельные наживили. В воду забросили. Ждут, у кого первого поклевка будет. Только не шелохнутся поплавки. Словно в болото забросили. На воде рябь расходилась. Ветер посвежел, и сосны громче запели лесные дремучие песни. Ровно бы убаюкивают. Не заметили, как уснули.

Вдруг Михаилу во сне словно палкой в бок толкнули. Проснулся он и на Тимоху глядит. А тот спит крепко. Головой на серый гранитный камень откинулся и во сне улыбается. Рот у парня от улыбки полуоткрылся. Михайло обомлел весь, ровно околдовал кто. На камне рядом с Тимохиной головой желтенькая змейка оказалась. Медянкой называется. Золотой ленточкой скользнула по Тимохиному лицу и в открытый рот его нырнула. На берегу ветер усилился. Деревья до земли гнутся. Михайло все на Тимоху глядел. Тот дышать ровнее стал. Щеки слабым зоревым отцветем заиграли. И вдруг ветер пропал, словно невидимый лесоруб топором обрубил его звонкие струны. Медянка изо рта парня вылилась. Ткнулась в камень и пропала, словно ее не было.

Тимоха тут же проснулся. Потянулся всем телом и говорит: «Ой, как хорошо мне сейчас было. Показалось вроде я бодрящий, холодный напиток пил. Да и в груди боль поутихла». Михайло не стал пугать парня. Ничего ему не рассказал. Но сразу заметил: веселее сделался парень.

На другой день чуть свет опять на эту горку пожаловали. И все в точности повторилось. Так три раза было. Совсем выздоровел парень.

Михайло молчал. Не говорил парню, кто помог ему хворь одолеть. А сам все на ту горку похаживал. Все смотрел на тот камень, где Тимоха лежал. Камень серый, неприметливый. Таких у нас на Урале на каждом шагу навалом. Только три черных полоски извиваются по тому камню.

Видать, медянка всю Тимохину хворь высосала и в черноту перекинула. Да еще напоследок золотой самородок парню в ладонь сунула. Только Тимоха тем самородком по-своему распорядился. Продал его заезжему купцу за приличные деньги, которые раздал больным и немощным, считая здоровье людское золотым человеческим счастьем.

А Травакульская горка с тех пор называется Змеиной, хотя там и змей больше не видели.

Юрий Гребеньков

Сказывали люди, что в старые времена сова дневной птицей была. Да вот одно дело приключилось. С той поры и стала по ночам шататься, людей пугать.

Давно это было, еще когда Нижне-Кыштымский завод строился. Жил на Нижнем Кыштыме мужик Кирилл, по прозвищу Бегунок. Откуда он был, про то мне неведомо. Домишко его рядом с заводом срублен. Из крепкого литого сосняка.

Зима закрутила в тот год холодная. Как-то выехал Кирилл утречком в лес. А утро туманное, морозное. Доехал мужик до того места, где коренная дорожка начало берет. По ней бабы летом ходили по ягоды за Горелую горку. Видит, идет навстречу девчонка. Идет, слезами уливается. Шубенка на ней — заплата на заплате.

Остановил Бегунок лошадь и спрашивает девчонку:

— Чего, дитятко, воешь и куда в такой холод да рань такую бежишь?

Ну и рассказала та, что осталась сиротой, одна на всем белом свете, и не знает, куда пойти и где приют себе искать. Кому она такая махонькая нужна? Подумал мужик и говорит:

— Я в семье двенадцатый буду, а детишки все парни, будь ты мне дочкой. Где на семью по куску хлеба находится, там еще дитя прокормить можно.

Прижилась девчушка у мужика, названые братья ее полюбили. И стала она звать мужика с бабой отцом да матерью. Жили в мире-согласии. Только через год заводчик заработок начал зажимать, ну и забедствовали. Зимой еще сводили концы с концами, к весне вовсе худо стало. Братишки с голоду пухнут. А девчонка та, Настюнькой ее звали, думает, что последний кусок у них отнимает, есть стыдиться совсем стала.

Раз к вечеру кое-какой приварок достал Бегунок. К ужину за стол начали садиться. А Настюньке неловко за стол идти, вышла на огород, задумала переждать ужин-то. Села на пенек и видит: совы летают, в стаю сбились, будто хоровод водят.

Подлетает одна сова к Настюньке. Желтыми глазищами прямо на девчушку уставилась. Потемнело у Настюньки в глазах.

«С голоду, наверное», — подумала она. И чует, что несут ее ноги, а куда неведомо. Хочет она остановиться и не может. Кричать хочет и не кричится. И то диво, что не натыкается ни на что, а бежать бежит, и в глазах тьма.

В чувство пришла от света, что из-под земли струился. Она на свет идет и видит пещеру. В той пещере земельных богатств разных — видимо-невидимо. Золотые самородки, камни драгоценные, кристаллы хрустальные. От них тот свет струится. Встала Настюнька у входа и стоит, налюбоваться не может. Слышит она голос:

— Что же ты, девонька, встала? Заходи в гости.

Настюнька и вошла в пещеру.

— Выбирай, что душе угодно.
— Да кто же ты? — спрашивает Настюнька. — И почему тебя не видать?
— Я — хранитель богатства этого уральского, Сугомак. Выбирай, что по душе.

А Настюнька растерялась, стоит.

Потом видит: в одном месте из-под камней крупных маленький камушек светится. Ну и ухватила его, потянула и достала меч богатырский, со сверкающей рукоятью. Велик тот меч и размерах, а ее рука и веса не чует.

— Вот я его и возьму, — говорит Настюнька.

А Сугомак отговаривает. Зачем девчонке оружие? Но Настюнька на своем настояла и меч с собой унесла.

С тех пор зажила Бегункова семья, нужды не ведая. Камешки с рукояти помогли. А меч Настюнъка спрятала и любила вечерами ходить и потайное место на его сияние смотреть. И всегда стайка сов ее охраняла.

Выросла Настюнька в девку, да такой красоты, что по всему Уралу, пожалуй, не сыскать, не то чтобы по заводу.

В то время заводским надзирателем Филька Фитиль был. Собака собакой. Издевался по-страшному над работным людом. Похвалялся, что одним ударом плети может в гроб вогнать. Прозвище свое получил за то, что как жердь тонкий да ростом в потолок. А волосы на голове как бы дымились смолевой гарью. Оба глаза — косые. Вот такая образина и не стала давать проходу девке.

Боялся Фитиль один по заводу ходить. Оборужился. Самопал на плечо повесил. Вдобавок подобрал себе ватагу из шести сорвиголов. Семером по заводу и рыскали.

От любви к Настюньке Филька высох, вовсе на пугало запоходил, и над людьми еще хуже стал измываться.

Старший Настюнькин брат у домны работал. Беда и приключилась. В печь вода попала и взрывом полоснуло брата. Сильно обожгло. Когда его на заводской двор вытащили, без памяти был. А Филька уже здесь. По привычке рубанул обожженное тело плетью. Парень вздрогнул, вздохнул, открыл глаза, в памяти вошел. Посмотрел на Фильку, да так, что тот к стене прилип. Говорят, от стены-то дружки насилу его оторвали. Помер мастеровой. Быть бы тут драке большой. Мастеровые за ломки да молоты похватались. Но Настюнька удержала.

Видит Филька, что после случая с братом вовсе не подойдешь к девке, и решил ее силой взять. Выследили ее ватагой, когда она меч свой пошла смотреть, и решился Филька Фитиль на подлое дело. Только Настюнька меч вытащила, а меч в половик был завернут, как они и подскочили.

— Моя! — кричит Фитиль. Настюнька как бы не перечит, вроде по всему уже видит — так и быть.

— На-ко, — говорит, — Филя, помоги мне, подержи эту тряпицу. И меч ему подает. Филька рад стараться. Ухватился обеими ручищами и упал. Придавил его меч. Орет Филька ватагу на помощь. Те поднимать его — и сами повалились.

Настюнька меч подняла, развернула. Вскочил Фитиль с ватажниками на ноги и глаз отвести от сияния не могут. А Настюньку уже неведомая сила от них повела. Ватажники за ней, не отстают. Совы тут же летают, крыльями Фильку да его дружков бьют. А те так и прут за девкой. Очухались в лесу. Увидели свет пещерный. Встала Настюнька в ярких лучах, улыбается:

— Ну, что же вы, гости дорогие, не проходите!?

А те, как девку караулить, по ковшу браги хмельной хватили. Им бы и море — лужа, а побаиваются пещеры-то. Один Филька самопал с плеча сдернул:

— Ну и войдем, не спросимся.

Сказывали люди, тогда пещера как один зал была. Золотой стол, весь каменьями изукрашенный, в самом конце пещеры разными кушаньями поуставлен.

— Садитесь, — приглашает Настюнька, а сама улыбается по-прежнему.

Озираются ватажники. Но, как и Филька, за стол садятся.

— Давайте, сваты, угощайтесь, а о деле потом, — говорит им Настюнька.

Шестерым кусок в горло не лезет. Боязно им под землей-то. Только Филька хорохорится изо всех сил:

— Силком тебя замуж возьму!

Настюнька и рассмейся:

— Ну, как за тебя, Фитиль, замуж идти, коли ты и половика-то в руках удержать не можешь, — сказала эдак, а Филька и вскипел.

Вскинул он самопал и выстрелил в грудь девке. И упала Настюнька, как подрезанная литовкой травинка.

Вздохом каменным огласилась пещера. Страшным криком вскричал Сугомак. Молниями огненными поразил ватагу. Стенами каменными отгородил их от мира.

Запечалился Сугомак, и поныне плачет, тоже крепко полюбил он ту девку, слезы его капают с потолка пещеры, а где-то в седьмой комнате стол стоит золотой, изукрашенный, и за тем столом семь «гостей». И лежит там девка красоты неописанной.

Слыхивали люди в то время грохот в горах. Семь раз громыхнул Сугомак обвалом каменным. Рвались в небе молнии, всю ночь ливень шумел — то оплакивал Сугомак Настюнькину смерть.

Ослепли от молний совы, вылетели из пещеры и с той поры летают в ночной темноте, и пугают людей, и шарахаются от них.

фото Сугомакской пещеры здесь: Сугомакская пещера, Челябинская область

Сначала, кажется, что Владимир Юрин до 38 лет жил одной жизнью (он окончил военное училище, дослужился до подполковника, объехав весь Советский Союз, затем вышел в отставку и вернулся на малую родину, в Челябинск), а потом вдруг стал археоспелеологом. Но прислушаешься к его увлеченному рассказу и понимаешь – нет, он еще в детстве нашел дело всей жизни, и никакие внешние обстоятельства не отвлекли его от этого дела! Ведь первую коллекцию древностей он передал, будучи 16-ти школьником, в школьный краеведческий музей! И даже служба в армии была подготовкой к его сегодняшнему успеху. «Когда я жил в Закарпатье, то я все отпуска, все выходные проводил на раскопках, а иногда и рабочие дни прихватывал, пятницу, понедельник, если раскопки интересные, договаривался со своим начальников и уезжал в поле! Я участвовал в археологических раскопках в 10 украинских областях! Там же я нашел свою первую закрытую пещеру, а в ней – остроконечник неандертальца, возраст которого, согласно радиоуглеродному анализу, не менее 45 тыс. ±600 лет!»
В 1995 году в Челябинской области на спелеологическом учете стояло всего 256 пещер, а Владимир Юрин за 18 лет обнаружил и описал более 2262 подземных полостей, из них – более 408 погребённых, первым начал их ежегодное массовое вскрытие. Он же открыл большую пещеру Палласа. И Южный Урал превратился в пещерную страну, единственную в своем роде в России! Кроме того, первым на Урале ученый начал объединять пещеры в пещерные комплексы. Под его руководством были открыты 90 пещерных комплексов: Сикияз-Тамакский, Ашинский, Баландинскийи др. Да и сам термин «пещерный комплекс» применительно к уральским находкам ввел в научный обиход Владимир Иванович. «Впервые этот термин я услышал от профессора Леонида Георгиевича Москевого, исследователя среднего каменного века на Западной Украине, он его использовал для описания отдельных пещер в своих отчетах. Кроме того, в спелеологических словарях есть такой термин: «пещерные города». Но он используется в основном к искусственным пещерным сооружениям, где жили люди, или в основном располагались культовые сооружения, например, монастыри. А на Урале есть такие творения природы, которые иначе, как пещерный комплекс, и не назовешь: на небольшом пространстве находится несколько пещер, арки, гроты, каменные мосты».

Под руководством В.И. Юрина в 1995 году был открыт Сикияз-Тамакский пещерный комплекс в Саткинском районе, первый пещерный комплекс на Урале, известный во всем мире. Пещерный комплекс состоит из сорока двух различных по размерам формам карстовых полостей. Среди них пещеры и гроты, скальные навесы,3 карстовые арки, один мост, а также погребенные и полупогребенные пещеры, в которых найдено множество археологических артефактов, в том числе в четырнадцати — следы пребывания древнего человека. Обнаружены орудия труда и предметы быта, сотни тысяч костей самых разных животных. В пещере Сквозная Сикияз-Тамакская археологи обнаружили подземное святилище с черепами пещерных медведей. А в одном шурфе комплекса найдены кости животных всех природно-климатических зон Урала от тундры до степи, в том числе ископаемых — мамонта, шерстистого носорога, оленей, первобытного бизона, пещерного медведя, гиены, льва.

«Вернувшись на Урал в 1995 году, я, подполковник, был принят по знакомству рабочим в цех завода «Профнастил», я делал за смену четыре нормы, и два года, 1995 и 1996, договорившись с мастером, полмесяца работал в цехе, а на полмесяца уезжал на раскопки. В 1995 г. я организовал Челябинский спелеоархеологический отряд, в 1997 – Сикияз — Тамакскую комплексную археологическую экспедицию при краеведческом музее. Я научился видеть невидимое, я вижу закрытые пещеры. Благодаря тому, что у меня есть 30 признаков, указывающих на закрытую пещеру, я открываю в Челябинской области от 1 до 5 пещер в год. А когда мы закрытую пещеру вскрываем, то мы в эту пещеру попадаем первыми, я или один мой товарищ, он еще более тощий, чем я, так вот мы попадаем в пещеру первыми либо вообще в истории пещеры, либо первыми через несколько тысяч лет, после того, как пещеру покинули древние люди. Это потрясающее чувство! Пещера – это словно археологическая консервная банка, в которой идеально сохраняются следы прошедших тысячелетий. И так здорово – читать эту информацию! А потом мы благоустраиваем пещеры: выносим грунт, камни: например, пещера Маковка – сегодня это пещера 70 м длиной, а была нора, из которой мы вынесли 120 тонн земли и камней».
У Владимира Юрина — огромный педагогический и организаторский талант, более 1000 школьников в год проходят через его походы, экскурсии, экспедиции. И еще — удивительная трудоспособность, Юрин работает, чуть ли не сутками. При очень небольших финансовых возможностях он показывает огромные результаты.

«У нас на Урале есть все виды памятников и достопримечательностей, но о них никто не знает. А если никто не знает, то никто ничего и не бережет. Если сами уральцы про Урал ничего не знают, что говорить о россиянах, об иностранцах? А туристический потенциал просто огромный: 60 пещерных городов, 70 пещерных маршрутов только на Южном Урале! Я давно понял, что начинать эту работу по просвещению населения надо с детей. Сначала я напрямую выходил на учителей-краеведов, на директоров школ, с 2006 года я работаю заведующим отделом полевых исследований Областного (Челябинского) центра дополнительного образования детей. Теперь у меня и комнатка есть, и компьютер, и выход в Интернет, и склад, где я храню находки! На жизнь мне хватает военной пенсии, а на научную работу, на экспедиции, я исхитряюсь, нахожу средства. У меня есть много друзей!»

Кроме успехов в археоспеологии, нельзя не рассказать об открытиях В. Юрина в спелестологии, археологии, палеонтологии. Сегодня за его плечами больше 350 экспедиций и разведывательных походов по территории 36 административных районов Челябинской области.
Спелестология: обнаружил и описал в медный рудник в Каслинском районе (впервые описан в XVIII в. И. И. Лепехиным), подземную тюрьму и систему подземных ходов на территории Верхне-Кыштымского чугунолитейного завода, древнюю мегалитическую подземную гробницу (Карабашский городской округ).
Археология (поиск и изучение пещерных памятников, жертвенных мест и святилищ): открыл 94 пещерных памятника и объекта археологии, более 30 каменных сооружений, задокументировал сотни каменных объектов: дольмены, каменные пирамиды, одиночные менгиры, ходы подземелья, скиты.
Палеонтология (сбор информации и поиск местонахождений мамонтовой фауны): собрал информацию более чем о 300 местонахождениях мамонтовой фауны на территории Челябинской области.
«Я отдаю все свои находки в районные музеи. Меня знают все директора музеев всего Южного Урала. Только в музей города Сатка я сдал более 60 коллекций».
Действительный член Русского географического общества (1997), член-корреспондент Российской народной академии наук (2002), член Союза краеведов России (2009), академик Международной общественной организации «Академия детско-юношеского туризма и краеведения» (2004).

Вот такой он, Юрин Владимир Иванович!

Автор текста — Марина ЧЕБОТАЕВА
Автор фотографий — Юрий ЧЕБОТАЕВ

http://nashural.ru/ural_characters/yurin.htm