6. Один на один
Диме вначале повезло. Перейдя речку, он побрел по лесу и скоро вышел на старую, заброшенную просеку — ту самую, на которой через несколько часов возник противоогневой рубеж. Здесь он нашел то, что ему давно хотелось найти: траву зверобой.
Это знаменитая трава. В старые времена она считалась волшебной. У нее есть еще названия: хворобой, здоровая трава, молодецкая кровь. Так народ называет это растение за его целебные свойства. Зверобоем можно лечить туберкулез легких, он употребляется от кашля и удушья, а главное — как мазь от болей при ревматизме. У тети Фисы был ревматизм. Поэтому Диме хотелось найти эту замечательную траву, и он очень обрадовался, когда на опушке поляны, примыкавшей к просеке, заметил два кустика зверобоя.
Высокие, в полметра, стебли подпирали яркие золотисто-желтые цветы с мелкими черными точками на лепестках. Дима знал, что для мази от ревматизма нужны только листья, но не стал их обрывать, а, забрав оба кустика целиком, двинулся дальше. Скоро он нашел еще кустик, потом еще…
Он брел по лесу, смотря под ноги, и думал о своем.
Была у Димы одна большая мечта: он хотел научиться сам, а потом научить других с толком использовать все растения. Дима читал много книг по ботанике и знал, что почти каждое растение содержит в себе те или иные вещества, которые могут приносить человеку пользу и которые нужны или в медицине, или в промышленности, или в сельском хозяйстве. Даже те растения, которые известны всем людям и на которые обычно не обращают внимания, имеют замечательные свойства.
Вот взять этот же зверобой. Его знают как лекарственную траву. А многим ли известно, что из его цветов можно вырабатывать красную и желтую краски? Или, например, знакомый всем синий Василек. Дима читал, что из него можно приготовить замечательную голубую краску для шерстяных материй. Из цветов сорной ромашки, покрывающей желтыми коврами пустыри, пашни и придорожные поляны, тоже получается хорошая краска. А из крапивы и лопуха можно ткать добротные материи…
Дима наступил на крупное, торчащее над травой растение с продолговатыми, мелко иссеченными по краям листьями и длинной твердой головкой.
«Чистец», почти машинально определил он и вспомнил, как руководительница кружка юных натуралистов рассказывала об этом растении. «Вот, — говорила она, — добывается масло из льна. В семенах льна тридцать семь процентов жира. А невзрачная сорная трава чистец содержит его в своих семенах тридцать восемь процентов». И Дима вспомнил еще одну траву, похожую на чистец, — жабрей, в семенах которого ученые обнаружили более сорока процентов жира. «Вот бы найти этот самый жабрей, посадить на участках кружка, и все вместе стали бы ухаживать за ним! Раз он сорняк, значит неприхотливый, быстро бы приспособился, а мы, как Мичурин, стали бы улучшать его и вывели бы такой сорт, в котором жира будет еще больше. Ведь в лесных орехах до шестидесяти процентов жира».
Дима подумал об этом, и ему пришла мысль вырастить совсем новое растение, чтобы его плоды были такими же вкусными и сытными, как орехи, а по размерам во много раз больше.
Он стал размышлять, какие из знакомых трав можно для этого использовать. Может быть, потому, что Дима шел в этот момент около небольшого лесного болотца, он вспомнил о болотном растении, которое называется сусаком или хлебником. Вот что надо использовать для опытов. В толстом, мясистом корневище сусака так много крахмала, сахара, белка и жира, что он по своей питательности почти не уступает муке. А стебли его — волокнистые, из них можно ткать материю…
Дима от радости даже хлопнул себя по ляжкам. Вот это получится здорово! Он сразу представил себе, как они в ботаническом кружке развели дикий хлебник, ухаживают за ним, скрещивают с другими растениями. В кружке у них это получится. Ведь их двенадцать человек. Если каждый в отдельности сможет провести только по пятьдесят опытов, то все вместе они проведут шестьсот!.. Да, у них обязательно получится. Они выведут такое растение: корни его можно будет есть, из стеблей — ткать одежду, а из семян — добывать масло. Такого растения нет, но они выведут!
Дима уже стал в уме сочинять письмо президенту Академии наук — ведь о таком открытии, конечно, можно написать самому президенту, — он стал сочинять это письмо, потом представил себе другое. Тетя Фиса приходит из магазина и зовет его к столу: «Дима, иди-ка отведай, что я принесла. Совсем новый продукт и очень вкусный. Рассказывают, будто его получили какие-то молодые ученые». Дима улыбается, но ничего тете не говорит. Он подходит к столу и как бы нехотя берет кусочек. «Ну что, правда ведь вкусно?» — «Не очень», говорит Дима. Тетя кривит свои губы — вот так: верхнюю чуть приподнимет, а уголки опустит вниз — и отвечает: «Что ты понимаешь!» И тут можно будет рассказать ей, откуда и как этот продукт получен. То-то она удивится, заохает! А потом станет целоваться…
Дима от этих мечтаний пришел в отличное настроение и недолго думая свернул к болотцу.
Это было небольшое торфяное болото. Дима бродил по его берегу, надеясь найти где-нибудь сусак. Но нигде его не видел.
И вдруг…
Нет, сегодня ему определенно везет. Как жалко, что нет здесь приятелей — вот бы удивил он их своей находкой!
Дима присел на корточки над маленьким, сантиметров десять в высоту, растеньицем и стал пристально его разглядывать. Не только его большие карие глаза стали огромными и глядели с напряжением, но даже уши, казалось, приподнялись и внимательно вслушивались во что-то.
Перед ним была росянка, растение-хищник.
На двух недлинных тонких стебельках мирно покачивались маленькие, полузакрытые бутончики цветов. Листья росянки — их было штук девять — лепились к самым корням, у мха. Они были красноватого цвета и походили на плоские игрушечные блюдечки. На этих блюдечках, покрывая всю их поверхность, торчали волоски-ворсинки, длинные по краям листка и короткие посредине. Они имели утолщенные кончики, на которых блестели малюсенькие, прозрачные, как роса, капельки.
Дима, разглядывая росянку, уселся и стал ждать. Ждал он долго. Тоненько звеня, над его ухом пролетел комар. Он, видимо, хотел напиться и, заметив блестящие капельки на листьях росянки, беззаботно опустился на ворсинки. И тут случилось то, чего комар никак не ожидал. Он хотел приподнять опущенный в капельку хоботок — и не смог. Хотел поднять лапку, завязшую в другой капельке, — тоже не смог. Он начал биться, зажужжал — ничто не помогало. Вязкие, клейкие росинки крепко держали свою жертву.
Так, бывает, муха, прилепившись к клейкой подслащенной бумажке, брошенной на подоконник, бьется беспомощно и увязает лапками и телом. Но это — дело рук всемогущего человека, а тут — маленькое, неприметное растение…
Вдруг листочек росянки пришел в движение. Волоски на нем начали медленно вытягиваться, а капельки — увеличиваться. Волоски тянулись к комару. Он неистово забился, но ближние ворсинки, склонившись, уже коснулись его крылышек, слепили их. Волоски прижимались к его голове, шее, туловищу. Прошло несколько минут, и комар уже весь был охвачен тонкими липкими щупальцами росянки, залит их клейким соком и задушен.
Медленно-медленно волоски начали передвигать свою жертву к середине листка. Казалось, что тельце комара ползет, передаваемое с рук на руки. Потом щупальцы-ворсинки стали загибаться, как пальцы руки загибаются к ладони, и через некоторое время комар исчез из глаз Димы, зажатый, словно в кулак, листком росянки.
— Здо́рово! — вслух сказал Дима, встал и… спохватился: ребята, наверное, уже проснулись. Надо двигаться обратно.
Дима пошел, уже не останавливаясь около интересных для него растений. Он задержался только один раз. На небольшом скалистом угоре, под чахлой, расщепленной молнией сосной, склонив к камню свои толстые морщинистые листья, снизу будто подернутые светлым войлоком, торчало несколько маленьких кустиков. На их пушистых стеблях белели крупные цветы.
Дима слышал об этом растении, но видел его до этого только однажды — в ботаническом саду. Это была дриада, или куропаточья трава, — живой памятник далекого прошлого Земли. Дриады росли в ледниковую эпоху, лепясь вместе с карликовыми березками, полярными ивами и тундровым мхом по краям гигантских ледяных полей, покрывавших тогда почти половину нынешней России.
Дима представил себе бескрайную, отливающую голубым светом равнину, пустое, холодное небо над ней, увидел мелькнувшего где-то в сверкающей снегом шири громадного оленя, фигуру человека в звериных шкурах, припавшего на поросли дриад за серым валуном — и чуть не захлебнулся от ощущения огромности времени, которое минуло с того дня, когда здесь проходил первобытный человек.
Дима осторожно подкопал ножом один кустик и вытащил его из земли вместе с корнями. Вот будет ценный экземпляр в их школьном гербарии!..
Лес кругом был какой-то сумрачный и по-особенному настороженный. В сухом, горячем воздухе стоял тяжелый, плотный аромат. Сладковатый запах прелых трав и смолы смешивался с легким запахом гари. Было тихо, птицы куда-то попрятались. Но Дима сначала не обратил на это особенного внимания: ему нужно было спешить к товарищам.
Он прошел километра полтора и подумал о том, что пора уже выйти к той речушке, где они остановились на обед, как вдруг… Что за наваждение!.. Нет, он не ошибся: снова перед ним были тот скалистый известняковый угор, та чахлая, пришибленная грозой сосна и эти кустики толстолистой кожистой дриады.
Как же так? Неужели он заблудился?..
Дима стал припоминать свой путь. Сначала через речку, к той поляне, где ему попалась трава зверобой, потом… Потом он оказался около болотца, но как, с какой стороны он подошел к нему, Дима вспомнить не мог. А сейчас… Ведь он шел все время по прямой линии, а, оказывается, сделал круг. Закружила тебя тайга, запутала, Димус, водит за нос. Плохие шутки!
Он не знал, в какую сторону теперь итти — на юг, запад, север? Вот положение! Он огляделся. Лес кругом был однообразный. Ничего особого, запоминающегося Дима по дороге не заметил, да и не старался замечать. Он стал припоминать, с какой стороны светило солнце, когда он шел сюда, и сбился с толку. То ему казалось, что оно было слева, то справа, то сзади. Видимо, он действительно кружил по лесу.
Дима вспомнил рассказы о том, как люди неделями плутают в лесу и погибают, не найдя дороги. С ним этого не должно случиться. Он найдет дорогу. Итти по прямой — куда-нибудь да выйдешь.
Стряхнув задумчивость, Дима двинулся в путь на запад. Он шел, стараясь нигде не сворачивать с намеченной линии, перепрыгивая колодцы, перелезал через бурелом, напрямик пересекал бугры и ямы.
Стало тоскливо на душе. Ну, он будет итти, итти, а дальше? Долго ли так бродить вслепую? У него даже корочки хлеба нет с собой. Ни спичек, ни кружки — ничего. А если пойдет дождь, буря начнется? И — ведь все в лесу может случиться — здесь бродят, наверное, звери. А ребята беспокоятся. А тетя Фиса…
Как только Дима вспомнил о тете, он совсем загрустил, и ему стало очень жалко себя. Он представил, как ребята вернутся домой, а его с ними не будет. Конечно, его обязательно будут искать и, может быть, даже пошлют такую специальную группу и найдут в лесу… мертвого… Нет, он вовсе не хотел, чтобы его нашли мертвым. И вообще — что за чепуха лезет ему в голову! Нехватало еще представить собственные похороны! А еще пионер! Нет хуже, когда человек хныкает. Кто в беде раскисает, тот никогда не победит. Главное, Димус, не унывать!
Дима попробовал запеть. Но песня получалась плохо. Петь он перестал, но его решительность не уменьшилась.
Если поднять голову и размахивать руками, шагается легче. А заблудиться в лесу — это даже интересно. То-то будет смеху, когда они снова соберутся вместе, лихие друзья-приятели, и будут потешаться над этим случаем из «научной» деятельности экспедиционного ботаника!
Но тут Дима заметил, что лес кругом настороженно-тихий, не слышно птиц, а над землей стелется легкий дымок и пахнет гарью. И сразу пришла мысль о лесном пожаре. Дима остановился и замер. Его охватил страх.
Он долго стоял не двигаясь. Было тихо-тихо. И пахло паленой сосной.
Если пожар — надо бежать. Но куда? Где горит лес? В какой стороне?
Оглядевшись, Дима залез на ближайшее дерево. Он ничего не увидел — горизонт застилала густая грязновато-серая дымка.
С какой же стороны ждать огня? Знают ли о нем ребята? Где они? А вдруг огонь там, около них?
Дима спустился с дерева и прислонился к стволу. Он почувствовал сильную слабость. Все мускулы тела мелко дрожали.
Надо итти. Все равно надо итти!
Дима пошел. Пересекая заболоченную низину, он заметил несколько водяных лилий, тех, что зовутся кувшинками. Он разулся, залез в воду и, ухватив крупный белый цветок, мирно покоившийся на широком круглом листке, потянул его к себе. Из воды показался длинный и гладкий, как тонкая резиновая трубочка, стебель, булькнули пузырьки, и вслед за стеблем вытянулся тоже длинный, но толстый, почти в руку, корень лилии. Мягкий и скользкий, он был пресным на вкус, но все же утолил немного голод.
Дима снова шел. Снова падал духом и вновь бодрился. Раза два ему слышались людские голоса и топот копыт. Шум проносился где-то в стороне и исчезал. Дима кричал, но безрезультатно. Он понял, куда спешат люди: на пожар. Скорее за ними! Пусть там огонь — он пойдет за ними. Там люди.
Спотыкаясь и шатаясь, Дима побежал на восток, куда умчались повозки.
Он бежал и шел, должно быть, долго. Стемнело, приближалась ночь. Дима горестно размышлял о друзьях. «Свинья я, а не товарищ! Подвожу всех!»
Небо стало бордовым. И не просто бордовым, как это бывает иногда на заре, а в какой-то неровной туманной колышущейся пелене. Дима подумал, что теперь можно увидев пожар, и, выбрав сосну повыше, полез на нее. Сучков внизу почти не было, пришлось лезть в обхват. Картина, которую он увидел с верхушки дерева, была одновременно очень красивая и страшная.
За переплетом черных ветвей, за зубцами торчащих сосновых макушек разлилась яркожелтая, с белыми переливами огненная кипень. Что-то металось там, ходило ходуном, и отзвуки глухого, протяжного стона ползли по-над лесом. Над разливом пламени клубился дым, и его грязные темные космы смешивались с тяжело плывущими белыми наслоениями.
Дым всползал все выше, желто-багровые отсветы колыхались по небу, и все небо окрашивалось в цвет густой, испорченной крови.
Дима смотрел на это зрелище, вытянув свою длинную шею, вцепившись пальцами в мягко качающиеся ветви. В нем смешались и страх, и восторг, и тоскливая тревога за друзей. «Я должен найти их хотя бы ночью!» решил Дима.
Он шел в сторону пожара, на зарево, таявшее в небе, но в лесу было темно и жутко. Он часто спотыкался и оступался в ямы.
Воздух наполнялся сухим зноем, словно кто-то толкал по лесу волны каленого ветра. По земле полз густой дым. В горле першило.
Вдруг Дима услышал какой-то крик. Он прислушался. Глуховатый женский голос протяжно выкликал какое-то одно слово, похожее на Димину фамилию.
— Я-а-а-а! — завопил Дима.
Крик повторился. Дима снова ответил, и вскоре к нему подъехала на тяжело храпевшей лошади какая-то женщина. Она слезла на землю, прихрамывая подошла к Диме и начала ворчливо выговаривать ему, словно своему напроказившему сыну:
— И где тебя, оглашенного, черти носят! Весь лес изъелозила, коня заморила! Запропастился не знаю куда! Чего молчишь-то? Влезай давай. Да не бойся, не кусается он, смиренный. От дыму это храпит…
Так она ворчала, а сама тем временем сильной своей рукой подсадила Диму, забралась в седло и, продолжая ворчать — теперь уже на коня, — пустила его рысцой в сторону пожара. Конь храпел, но не бился и послушно бежал вперед.
— Вожатый ваш искать-то тебя велел, — сообщила женщина.
— Какой вожатый? — удивился Дима.
— Ну, тебе лучше знать, какой. Известно, пионерский вожатый.
— Да с нами не было вожатого! Может, Лёнька?
— А мне откуда знать — Лёнька или Колька. Вот привезу — вы там и разбирайтесь.
Коня они оставили вдали от просеки и пошли вперед пешком.
Дима задыхался от дыма и зноя и, пройдя немного, остановился. Решиться итти дальше было трудно, но все же он решился. Там, впереди, хрустело и завывало и не смолкал какой-то шипящий свист, похожий на паровозный. Дима еще раз остановился, потому что итти вперед было просто очень страшно. И, может быть, он повернул бы назад, если бы не увидел людей — суетливые, озаренные светом фигурки, делавшие что-то, казалось, в самом огне.
Видеть их было отрадно и радостно. Прикрывая ладонями лицо, Дима двинулся на огонь.
Он вышел на просеку. Близко подступившее беснующееся пламя, гулкий шум, неясные в нем крики — все это ослепило и оглушило его. Небольшая головня, рассыпая искры, мелькнула перед глазами и плюхнулась рядом. Дима вздрогнул и сказал вслух:
— Трус!
Женщина подтолкнула его:
— Туда иди, — и махнула рукой вправо, — там они, приятели твои.
Дима пошел вправо, прижимаясь к тому краю просеки, что был подальше от огня. И вдруг он увидел Лёню и закричал тонким, сорвавшимся голосом:
— Ребята!..
Лёня оглянулся на этот вскрик и увидел, как подрубленное дерево, занявшееся огнем, наклонилось, растопырив ветви, и падает прямо на Мишу. В тот же миг и Дима заметил это. Они с Лёней одновременно бросились к товарищу. Но их опередил Павел. Он подбежал к Мише и, рванув его на себя, отбросил в сторону. Миша упал, а в двух метрах от него рухнула горящая сосна. Он вскочил. Рядом стояли Лёня и… Дима.
Миша вытаращил глаза, хотел что-то сказать, но только проглотил слюну. И Лёня ничего не вымолвил, а Дима по инерции повторил: «Ребята!» Лишь после этого Лёня пробормотал:
— Димус! А?
— Ну! — сказал Миша и добавил только: — Эх…